— Флад, прикинь-ка. — Фрэнк протянул ему черепаху. — Получилось!
— Что получилось? — спросил Томми.
— Гальваностегия. Заходи, покажу. — Фрэнк повернулся и повел Томми в литейную мастерскую.
Она занимала весь цокольный этаж здания. Огромная печь приглушенно рокотала. Стояло несколько крупных ванн с песком, в них лежали гипсовые изложницы в разной степени завершенности. В глубине у единственных окон стояли восковые фигуры голых женщин, индейцев, будд и птиц — их только предстояло разрезать и залить гипсом.
Фрэнк сказал:
— Мы делаем на заказ много статуй для садов. Будды хорошо идут к прудам с карпами. Для того нам черепахи и понадобились. Бонза уже одну продал тетке с Тихоокеанских Высот за пятьсот дубов. Невиданное дело.
— Мои черепахи? — спросил Томми. Он присмотрелся к бронзовому земноводному, которое держал Фрэнк. — Зелда!
— Ты не поверишь, — сказал Фрэнк. — Мы обеих сварганили меньше чем за восемь часов. Литье по выплавляемым моделям заняло бы не один день. Я сейчас тебе покажу.
Он завел Томми в другой угол мастерской, где у высокого бассейна из плексигласа работал коренастый крепыш в коже и джинсе. Бассейн был полон прозрачной зеленой жидкости.
Фрэнк сказал:
— Бонза, это наш сосед Том Флад. Флад — мой напарник Бонза.
Бонза хрюкнул, не отрывая глаз от компрессора, с которым у него, похоже, не все ладилось. Томми понял, откуда у него такая кличка. На голове у Бонзы имелась лысина в форме миски, а вокруг — каемка волос: буддистская версия Беспечного Ездока, брат Так на колесах.
— Это, — сказал Фрэнк, показывая на десятифутовый бассейн, — по нашим сведениям, самая большая гальваническая ванна Западного побережья.
Томми не очень понимал, как ему на это реагировать. Он еще не отошел от зрелища забронзовевшей Зелды.
— Очень нарядно, — произнес он наконец.
— Еще как, чувачок. В нем мы можем делать все, что найдем. Никаких изложниц, никакого воска. Макай — и готово. Так мы и твоих черепах сделали.
Томми начал понимать.
— То есть это не скульптура? Вы покрыли моих черепах бронзой?
— Точно. Жидкость эта перенасыщена жидким металлом. Мы обрызгали черепах краской на металлической основе, которая проводит ток. Потом подсоединили к ним провода и макнули в танк. Ток вытягивает из воды металл и приваривает к краске на черепахе. Оставь их там подольше, и покрытие до того утолщается, что возникает конструктивная прочность. Вуаля — бронзовая садовая черепаха. По-моему, до нас так никто не делал. Мы твои должники, чувак.
Бонза благодарно хрюкнул.
Томми не знал, сердиться ему или печалиться.
— Надо было мне сказать, что вы их собираетесь убить.
— Я думал, ты сам дорубил, чувак. Извини. Можешь эту себе взять, если хочешь. — И Фрэнк протянул бронзовую Зелду Томми.
Тот покачал головой и отвернулся.
— Мне кажется, я не смогу на нее смотреть. — Он отвернулся и пошел было к рольдверям.
Фрэнк сказал:
— Да ладно тебе, чувачок, забирай. Мы ж тебе должны. Надо будет чего, заходи.
Томми взял Зелду. Как объяснить ее Джоди? «Кстати, я превратил твоих маленьких друзей в статуи»? И это сразу после их крупной ссоры. Томми плелся по лестнице совершенно потерянный.
На кухонной стойке Джоди оставила ему записку:
Томми,
Необходимо, чтоб ты был тут, когда я проснусь. Если куда-то выйдешь, у тебя серьезные неприятности, угрожающие жизни. Я не шучу. Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное. Сейчас нет времени. Меня отрубит в любую секунду. Будь тут, когда я проснусь.
Джоди — Здорово, — сказал Томми Пири. — И что мне теперь делать с Марой? Джоди вообще кем себя вообразила, если думает, что мне можно угрожать? И что она будет делать, если меня тут не окажется? Меня не может тут оказаться. Ты уж займи ее чем-нибудь, пока я не вернусь. — Он похлопал морозилку — и тут ему в голову пришла мысль. — Знаешь, Пири, ученые замораживали кожанов, а те ведь тоже пьют человеческую кровь. А потом без всякого вреда размораживали обратно. Откуда она узнает? Сколько раз она думала, что сейчас вторник, а была среда?
Томми зашел в спальню и посмотрел на спящую Джоди — ей удалось добраться до кровати, но вот снять маленькое черное платье она уже не успела.
«Ничего себе, — подумал Томми. — Ради меня она так никогда не одевается».
Смотрелась она такой мирной. Сексуальной — но мирной.
«Когда узнает — рассердится, но она уже рассердилась. Вреда ей на самом деле никакого не будет. А завтра утром я ее оттуда вытащу и укрою электроодеялом. К закату она достаточно оттает, а я тем временем разберусь с Марой. Скажу ей, что не свободен. Не могу же я начинать ничего нового, пока с этим не покончено. Может, чем дольше нам с Джоди не видеться, тем больше она успокоится».
И он сам себе улыбнулся.
Потом открыл крышку морозилки и вернулся в спальню за Джоди. Перенес ее в кухню и уложил в морозилку поверх Пири. Загибая ее тело калачиком, он ощутил укол ревности.
— Ведите себя хорошо, ребята, ладно? — Он уютно подоткнул несколько замороженных обедов Джоди под руки, поцеловал ее в лоб и мягко закрыл крышку.
Залезая в постель, Томми думал: «Если она когда-нибудь об этом узнает — очень рассердится».
Томми проспал три часа, а потом раздался грохот. Он скатился с кровати, проковылял по темной спальне и чуть не ослеп, открыв дверь в большую комнату. Зрение несколько восстановилось, когда он отпирал пожарную дверь. Ривера спросил:
— Томас Флад-младший?
— Да, — ответил Томми, уцепившись за косяк.
— Инспектор Альфонс Ривера, Управление полиции Сан-Франциско. — Он предъявил бумажник с бляхой. — Вы арестованы. — Ривера вынул из кармана пиджака ордер. — За самовольное оставление транспортного средства на общественной улице.
— Вы шутите, — произнес Томми.
Кавуто протиснулся в дверь и схватил Томми за плечо, развернул его к стене, а сам выхватил из кармана наручники.
— Имеете право хранить молчание, — сказал Кавуто.
Два часа спустя Томми был оформлен, допрошен и распальцован. Как и рассчитывал Кавуто, отпечатки пальцев Томми совпали с оставленными на обложке романа «На дороге», который они нашли под трупом бродяги. Этого им хватило, чтобы выписать ордер на обыск студии. Через пять минут после их прихода туда отправили мобильную лабораторию судмедэкспертизы, укомплектованную специалистами, и два фургона криминалистов. В смысле мест преступлений студия в ЮМЕ была сущим кладезем.
Кавуто и Ривера оставили ее на разор криминалистам и вернулись в участок, где перевели Томми из камеры предварительного заключения в приятственно розовую комнату для допросов, меблированную металлическим столом и двумя стульями. На одной стене там висело зеркало, а на столе располагался магнитофон. Томми сидел и пялился в розовую стену, припоминая, что розовый цвет вроде бы должен успокаивать. Похоже, ему не удавалось. Все кишки Томми завязывались в узлы.
На пару с Кавуто Ривера проводил десятки допросов, и они всегда исполняли одни и те же роли: Кавуто был плохой полицейский, а Ривера — хороший. На самом деле Ривера ни разу не чувствовал себя хорошим полицейским. Скорее всем своим видом он показывал: я-устал-и-уработался-а-к-тебе-отношусь-по-человечески-просто-потому-что-у-меня-нет-сил-злиться.
— Курить хотите? — спросил Ривера.
— Конечно, — ответил Томми.
Кавуто рявкнул на него:
— Какая жалость, мерзавец. Тут курить запрещено. — Ему очень нравилось быть плохим полицейским. Он даже дома перед зеркалом репетировал.
Ривера пожал плечами.
— Он прав. Курить нельзя.
Томми ответил:
— Это ничего, я все равно не курю.