Как он верен и как он хранит замысел и какие тени он дает!
И когда виноградная лоза пропущена по стене и цветущий розовый куст вверху,
Как он прекрасен, и как все вместе — действительно!
Вы видели мой маленький храм Тернового Венца? он как разожженный уголь и как розовый куст в цвету?
А Святого Иоанна в Виртусе, который как прекрасный юноша среди меловых пород Шампани? А Святого Мартина В Горах, который будет готов через пятьдесят лет?
А Святого Фому в Арденнах, который каждый вечер издает клич, как бык среди своих трясин?
Но Юстиция, последнее мое создание, Юстиция, дочь моя, прекраснее всех!
АНН ВЕРКОР
Я хочу принести туда, как обетный дар, мой посох.
ПЬЕР ДЕ КРАОН
Она сама — обетный дар моего сердца, и все уже готово, не достает всего одной частицы.
И для крыши,
Я нашел камень, который искал, камень, не высеченный железом,
Мягче, чем алебастр, и плотнее точильного камня.
Как хрупкие кости маленькой Юстиции легли в основание моего огромного строения,
Так на вершине его, в небе, я помещу другую Юстицию,
Виолену, прокаженную во славе, слепую Виолену на виду у всех.
И я представлю ее с руками скрещенными на груди, словно колос, еще только наполовину освободившийся от своего покрова.
И с повязкой на глазах.
АНН ВЕРКОР
Почему с повязкой на глазах?
ПЬЕР ДЕ КРАОН
Чтобы, не видя, она лучше слышала.
Шум города и шум полей и человеческий голос с Божьим голосом в одно время.
Ибо она — сама Справедливость, которая выслушивает и принимает в сердце своем верное решение.
Вот где будет приют в ненастье и сень в палящий зной.
ЖАК УРИ
Но для меня Виолена не камень и камень мне ни к чему!
И я не хочу, чтобы свет глаз ее, прекрасных глаз, был скрыт.
АНН ВЕРКОР
Свет души ее с нами. Я не потерял тебя, Виолена! Как ты прекрасна, дитя мое!
Как прекрасна невеста в день своей свадьбы, она является перед отцом в своем великолепном одеянии, чудесно украшенная.
Иди первой, Виолена, дитя мое, и я последую за тобой. Но иногда обращай ко мне лицо твое, чтобы я видел твои глаза!
Виолена! Елизавета! скоро я снова буду с вами!
А ты, Жак, выполняй свое задание, как я выполнил мое, теперь твой черед! Конец близко,
Вот что дано мне, эта часть дня, часть года, и часть жизни!
Шесть часов. Тень Известняка–идущего–пить коснулась ручья.
Подходит зима, подходит ночь. Еще немного ночи теперь,
Еще недолго бодрствовать!
Всю жизнь я трудился с Солнцем, помогая ему в его труде.
Но теперь в одиночестве мне предстоит коротать ночь,
При огне очага, при свете лампы.
ПЬЕР ДЕ КРАОН
Земледелец, твой труд исполнен. Луга опустели, урожай земли собран и вот уже плуг взрезает жнивье!
И теперь то, что ты начал, предстоит завершать мне.
И как ты проводил борозду, я теперь рою хранилище для зерна, я готовлю дарохранительницу.
И как не твоей силой созревало зерно, так и с благодатью.
И все, что не вышло из зерна, не выйдет и из колоса.
Несомненно, Юстиция прекрасна. Но насколько прекраснее
Плодоносное дерево всего человечества, которому евхаристическое семя сообщает рост и силу.
В этом единый образ, который держится на одной и той же точке.
Ах, если бы все люди понимали зодчество, как я,
Кто захотел бы
Пренебречь тем, в чем его необходимость, и тем освященным местом, которое Храм предписывает ему?
АНН ВЕРКОР
Пьер де Краон, у тебя много мыслей, но мне довольно и этого солнца, которое заходит.
Всю жизнь я делал то же, что оно, возделывал землю, поднимаясь и ложась с ним.
И вот я ухожу в ночь, и она не страшит меня, и я знаю, что и там все ясно и упорядочено, в этой великой небесной зиме, которая все приводит в движение.
Ночное небо, которое все — труд и которое как огромная нива и надел одного владельца,
И вечный Поселенец правит своей Семеркой Быков, которые не сводят глаз с неподвижной звезды,
Как у нас — с зеленой ветки, которой отмечен край борозды.
Солнце и я, мы работали бок–о–бок, и то, что выйдет из наших трудов, нас не касалось. Мой теперь кончен.
Я был заодно с моей необходимостью, и теперь я хотел бы отставки.
Мир — для того, кто его знает — радость
И страдание составляют в нем равные доли.
Жена моя умерла. Виолена умерла. Это хорошо.
Я не хочу больше держать эту хрупкую морщинистую руку.
Что до Виолены, в восемь лет, когда она прыгала мне на колени,
Как я любил это крепкое маленькое тело! И мало–помалу озорное ребячество моей хохотуньи
Таяло в нежности девичества, в боли и тяжести любви, и уже когда я уходил,
Я увидел в ее глазах, как среди этих вешних цветов поднимается нечто неведомое.