В течение всего этого времени плененный Князь, хотя и видел, как прямо и косвенно всё это преподносилось, хотя он и слышал во время своего заключения о мнимой смерти царя, убийстве во дворце поляков и многих людей высокого звания и положения, действиях настолько кровавых и роковых, что, зная о том, что мир полон бедствий и что по его тропам ступают не святые, он тем не менее думал о том, что требуется для того, чтобы подобное злобное начало в душе человека породило, взрастило и произвело такие ужасные и отвратительные убийства. Он, однако, ни в думах об этих нечеловеческих убийствах в прошлом, ни в мыслях о невыносимости своих собственных бедствий в настоящем не показал никаких признаков страха или ужаса, а, сохраняя то же самое самообладание, которое и ранее соблюдал, занимая своё высокое положение, он теперь лицезрел этих авторов-тиранов и кровавых актеров его трагедии — настолько благородно внутренние добродетели в его душе образовали и составили внешние действия и жесты его тела. И, таким образом, со словами настолько же уверенными и отважными, как и его вид, он обратился к ним со следующей речью:
«Я заставил себя собрать все самое лучшее во мне, чтобы спокойно выслушать и перенести все ваше недоброе обращение, несправедливые предположения, яростные нападки, ваши многочисленные и разнообразные злобные заявления, ваши грязные искажения фактов и их невозможное истолкование, и всё это для того, чтобы показать меня как опасного для государства члена общества, отобрать мою жизнь, как у обыкновенного врага, только устранив которого можно очистить дорогу к вашим нынешним целям и намерениям. По этой причине была пролита благородная кровь моего высшего Правителя и родственника — для того, что дать вам возможность вырасти в этом фальшивом величии. Я обращаюсь к Vansusce, который в глубине своей души знает о моей невиновности по всем предъявленным мне обвинениям, знает, что этот спектакль суда является всего лишь формой, просто способом или приёмом, которому вы следуете со злобными намерениями навести лоск на проделанные вами ужасные убийства, а также лишить меня жизни под предлогом закона. Показал ли я себя опасным для моей страны, когда во время последней войны с татарами я так мало заботился о своей собственной жизни, что не жалел своей крови в этих боевых действиях и вернулся домой с победой, несмотря на мнение тех, кто видел и знал опасность этого времени? Нанёс ли я вред моей стране, когда с вашего согласия и одобрения я заключил этот почетный контракт с польской принцессой? Царские ли средства я потратил во время этой поездки, когда моя собственная казна опустела из-за этих расходов? Что касается польской гвардии, это было больше моим вынужденным согласием, чем добровольным советом или одобрением. Относительно права владения на княжество и остальных пунктов обвинения я считаю для себя унизительным их повторять. Великий Господь, я надеюсь, знает, что в моих поступках и намерениях я свободен от обвинений, также как и знает о том, что Vansusce виновен в этой ужасной измене. Я заявляю о своей невиновности не для спасения моей жизни, так как это предопределено неизменным велением судьбы, а только для того, чтобы облегчить моё сердце, отягощенное грузом горечи, которая вызвана вашими подлыми преступлениями и фальшиво сплетенной клеветой, и то, что мне позволено говорить, является единственным утешением. Я не выступаю ни против твоей тирании, ни против того, что мои звёзды оказались несчастливыми — нет человека более сильного, чем его судьба, и не ограждаю свои добродетели, которые так слабы в моей душе, ни против злого рока или вашей злобы, я говорю о том, что может преодолеть моя сила духа и решимость — это и твоя нечеловеческая жестокость, Vansusce, и твоё необычное чудовищное предательство, гнусный Glasco, и вся ваша ненависть, недобрые Московиты, а также о том, что еще ценно для меня, это и любовь жены и детей, и лишение меня земель и почестей, и пытки, и смерть, и что бы то ни было, что может произойти с родом людским. Всё это, а также всё остальное, что находится во власти зависти, ненависти, злобы или тирании, — ниже меня. Жизнь не является моей любовницей, я не влюблён в ее удовольствия. Мир для меня совершил прелюбодеяние между своими прекрасными заявлениями о любви и уважении и отвратительными проявлениями сегодняшнего зла. Я увидел окончание моей фортуны и положил конец всем моим желаниям. Единственной мечтой, которая осталась во мне, является надежда на то, что наступит радостный миг большой славы для страны, именно этого жаждет моя душа, и именно туда устремится мой дух до того, как для вас настанет этот час. И если в этом собрании людей есть те, кто оказался, находится сейчас или окажется в будущем в такой же опасности и захочет узнать, как выразить протест против Vansusce, пусть они следуют моему примеру». И с этими словами, быстро достав короткий кинжал, специально спрятанный для этого часа, он вонзил его себе в сердце. Этот поступок, хотя и сам по себе казался актом отчаяния и полного ужаса, тем не менее в тех обстоятельствах вызвал огромное уважение к тому по-настоящему знатному и достойному славы человеку, который не потерпел триумфа своего противника и смертельного врага над всем, что ему дорого и, в конечном счёте, доказал свободу своего духа.