В становлении регионального египетского национализма важнейшую роль сыграло фактическое обретение Египтом при Мухаммаде ‘Али, албанца по происхождению, собственной государственности. Этого не произошло в соседней Сирии, остававшейся в XIX в. под прямым правлением османских властей. Сирийское просветительство развивалось, в отличие от египетского, не в рамках целенаправленной государственной политики, а усилиями частных лиц, богатых и просвещенных предпринимателей, преимущественно христиан, поддерживающих деловые связи с Европой, и при активном содействии американских и европейских миссионеров. И если у ат-Тахтави понятие прав личности тесно связано с идеей национальной — независимого и современного государства, и с идеей конституционной, то для Ахмада Фариса аш-Шидйака, автора другого выдающегося памятника арабской просветительской литературы «Шаг за шагом вслед за Фарйаком» («ас-Сак ‘ала-с-сак фи ма хува ал-Фарйак», 1855), права личности — это прежде всего индивидуальная свобода, открывающая частному лицу возможность зарабатывать на жизнь интеллектуальным трудом и не зависеть от щедрости и вкусов мецената, неважно восточного или европейского. И если ат-Тахтави сознает себя мусульманином и египтянином, то аш-Шидйак в своем диалоге с Западом — он побывал в Египте, в Тунисе, жил на Мальте, во Франции, в Англии — предстает не как сириец или ливанец (хотя он с нежностью вспоминает свою родную деревушку в горах Ливана), а как араб и человек Востока. Вероисповедный же момент, конфессиональные различия не имеют для него существенного значения. Приспособляясь к жизненным обстоятельствам, маронит аш-Шидйак сначала переходит в протестанство, а затем принимает ислам.
Иной тип личностного — в данном случае нельзя сказать «национального» или даже «регионального», скорее «местнического» — самосознания автора обнаруживает сочинение некоего купца из Халаба, в котором он описывает свою поездку в Дамаск, «Снятие покрывала с обстоятельств Дамаска Сирийского» («Кашф ал-лисам ‘ан ахвал ахл аш-Шам», 1893; рус. пер. см.: Микульский). Купец, правоверный суннит, сравнивает достоинства (фада'ил) двух крупнейших торгово-ремесленных и культурных центров Сирии, изолированных один от другого в османскую эпоху, — Халаба и Дамаска. По всем статьям — климат, воздух, вода, овощи, фрукты и другие продукты, а также производимые товары, архитектурные памятники, рынки, нравы горожан и арабский язык, на котором они разговаривают, — Халаб, в его глазах, безусловно превосходит Дамаск. Среди немногих, признаваемых автором, достоинств Дамаска обозначены лишь «приятные для прогулок» общественные сады, железная дорога и великолепная мечеть Омейадов, а также то, что город упомянут в священных писаниях, почитаемых «небесными» религиями, что он служит местом сбора паломников, отправляющихся в Мекку, и, наконец, что в нем расквартировано командование Пятого корпуса османской армии. Включение последнего обстоятельства в число «достоинств» Дамаска выдает в патриоте Халаба вполне лояльного подданного Османской империи.
Культурный диалог Египта с Европой происходил с самого начала на «государственном» уровне и был именно диалогом, а не односторонним заимствованием «полезных» знаний. Таковыми считались технические новшества, и они охотно и довольно быстро переносились на египетскую почву. Идеи же, тем более «сомнительные», наталкивались на прочный барьер традиционных, глубоко укорененных в сознании даже таких людей, как ат-Тахтави, представлений, являвшихся фундаментом духовности, основой самоуважения и предметом гордости восточного человека. Эти собственные ценности Рифа‘а и пытается противопоставить обаянию европейской культуры, даже если в глубине души и сознает правоту французских ученых.
Французское законодательство произвело глубокое впечатление на ат-Тахтави. Многие статьи «Хартии» он находит мудрыми, особенно провозглашающие равенство всех французов, в том числе и короля, перед законом, гарантирующие защиту прав и богатых и бедных. А статьи, упорядочивающие налоги и сборы с населения, вызывают у него нескрываемую зависть, и Рифа‘а высказывает предположение, что истоки этой статьи заложены в шариате, «в некоторых положениях ханафизма». Во французских законах он видит воплощение того стремления французов к свободе и справедливости, которое «искони было присуще и арабам». Доказательствами служат рассыпанные по тексту книги цитаты из арабской поэзии, в которых осуждаются властители-тираны. Конституционная монархия, регулирующая отношения правителя и подданных, их взаимные права и обязанности, представляется ему общественным устройством, которое наилучшим образом обеспечивает процветание государства и благоденствие его жителей. Именно в нарушении королем «Хартии» — договора между ним и его подданными — Рифа‘а усматривает причину революции 1830 г. Июльские события в Париже, свидетелем которых он стал, описаны с большим сочувствием к «противникам тирании» и к восставшему народу. Но и мягкий приговор суда министрам Карла X, поддержавшим противозаконные королевские указы, он оценивает одобрительно, как доказательство цивилизованности французов и справедливости их государственного устройства. Считая, правда, при этом, что «абсолютной справедливости» нигде в мире быть не может. Он доходчиво объясняет своим читателям разницу между титулом «короля Франции», предполагающим божественное происхождение королевской власти, и данным Луи Филиппу титулом «короля французов», свидетельствующим, что он получил власть из рук подданных, хотя, опять-таки, считает, что в странах Востока эта разница несущественна. В позднейших своих сочинениях ат-Тахтави постоянно пропагандировал европейские формы общественного устройства, высшей из которых считал конституционную монархию (в противовес теократической монархии Османской империи) при сильной и независимой государственности (что соответствовало основному направлению политики Мухаммада ‘Али). И не случайно первым произведением французской художественной литературы, выбранным им для перевода на арабский язык, стал просветительский роман аббата Фенелона «Приключения Телемака» (1694), написанный автором для внука короля Людовика XIV в целях воспитания будущего просвещенного монарха. В романе сравниваются различные формы государственного устройства и содержится критика абсолютизма.