— Сиди тихо, Рыбка, — бормочу я и прижимаю поцелуй к ее макушке.
Поездка, к счастью, проходит быстро и не представляет никакой опасности для неустойчивого положения Габби. И когда я поднимаюсь по ступенькам к дому Петра, девочка Мэл уже крепко спит в моих объятиях.
— Глеб, — задыхается Сильвия, когда Лукьян открывает передо мной входную дверь. — Что происходит?
Она поднимается с дивана с тонкой обивкой, на котором свернулась калачиком, оставляя Петра одного в гостиной, где за мгновение до этого уютно устроилась рядом с ним. Петр встает и следует за ней в зал. Его брови сжимаются в глубокую хмурую гримасу, когда он оценивает маленькую девочку, тихонько дремлющую на моем плече.
— Я не знал, куда еще пойти, — извиняюсь я, глядя на Габби. — Мэл ушла.
— Ушла? — Сильвия сокращает расстояние между нами и мягко расчесывает черные кудри Габби, убирая их со щеки. — Куда ушла?
Свободной рукой я роюсь в заднем кармане, достаю ее письмо и передаю Петру. Он разворачивает его и несколько раз перечитывает аккуратный почерк Мэл, прежде чем снова посмотреть на меня.
— Сил, ты не отведешь Габби в комнату Ислы? Сегодня она может поспать на свободной кровати.
Ореховые глаза Сильвии расширяются, беспокойство проступает на ее тонких чертах.
— Конечно, — бормочет она.
И мы осторожно, не разбудив девочку, перекладываем Габби из моих рук в ее.
— Думаю, люди Винни увезли ее в Бостон, — говорю я, следуя за Петром в гостиную, как только Сильвия скрывается из виду. — Я оставил Льва и Дэна присматривать за ней на несколько часов, а когда вернулся, они были мертвы. Скорее, убиты. Жестоко. И вот что оставила мне Мэл. — Я указываю на письмо в руке Петра.
Он снова просматривает бумагу, его серые глаза серебристо вспыхивают в тусклом освещении.
— Думаешь, она пытается передать тебе сообщение? — предполагает он.
Я киваю.
— Первая часть похожа на то, что она сказала, когда бежала в Бостон три года назад, — рассуждаю я.
— Какой смысл в том, чтобы сказать, что ты отец Габби? Это правда?
Я качаю головой.
— Это та часть, которую я не могу понять. Я не думаю, что Габби достаточно взрослая, чтобы быть моей, даже если Мэл и забеременела в тот единственный раз, когда мы были вместе до ее отъезда. Кроме того, я уверен, что Мэл не знает, кто отец ребенка. Если бы знала, то сказала бы мне с самого начала. Верно? Так зачем теперь утверждать, что я отец? — Я запустил пальцы в волосы и тяжело вздохнул, пытаясь разгадать загадку. — Неужели она думает, что я не стал бы заботиться о Габби, если бы не был обязан по закону?
Петр качает головой и снова хмурится на бумагу.
— Сомневаюсь. Она знает тебя. Может, Мэл так хочет сказать, что не хочет, чтобы ты приходил ее спасать.
— Она бы не отказалась от Габби, — возражаю я. — Именно поэтому она попросила меня приехать в Бостон и забрать их в первую очередь. И последняя часть - полная чушь, — настаиваю я, наклоняясь, чтобы указать на ту часть, где Мэл называет материнство слишком большой ответственностью. — Я в этом уверен.
— Я знаю, — соглашается Петр. — Но она попросила тебя позаботиться о Габби. Может, она пытается сказать тебе, что хочет, чтобы ты остался здесь. Чтобы воспитывал ее дочь, потому что она знает, что ты больше не можешь ей помочь.
— Что ты имеешь в виду? — Холодный страх, который струится по моим венам, превращает мою кровь в лед. И мой разум восстает против его слов, пытаясь игнорировать доводы моего пахана.
— Глеб, ты не сможешь в одиночку справиться с ирландской мафией, а я не могу послать тебе на помощь подкрепление. Мы уже потеряли Льва и Дэна из-за этих придурков. Я не могу рисковать еще большим количеством хороших людей, чтобы попытаться вернуть Мэл домой. И я точно не могу позволить себе начать вторую войну, когда мы уже проигрываем первую. — В голосе Петра звучит раскаяние, и я знаю, что ему не нравится отказывать в помощи.
Но он прав. У него и так полно дел с Живодерами. Я не могу просить его взять на себя больше того, с чем он столкнулся с Михаилом.
— Я понимаю, — говорю я ровно. — И я бы не просил тебя об этом, но я пойду за Мэл.
После минутного колебания Петр кивает. И я думаю, не собирался ли он приказать мне остаться в Нью-Йорке. Понимание в его глазах достаточно глубоко, чтобы сказать мне, что он на личном опыте знает, на что готов пойти мужчина ради любимой женщины.
— Однако я хочу попросить тебя об одном одолжении, — мягко добавляю я. — Большом.
— Все, что в моих силах, — говорит Петр.
— Если я не вернусь... вы с Сильвией воспитаете Габби ради меня? Мэл никогда не простит мне, если я не оставлю ее с кем-то, кому мы доверяем. И я знаю, что вы оба будете любить ее как родную. — Напряжение в моей груди складывается в тугой узел, и мысль о том, чтобы оставить Габби с кем-то еще, становится удивительно болезненной.
Но зная, что она в надежных руках, мне будет легче сделать то, что нужно сделать - независимо от цены.
— Конечно, мы сделаем это, — отвечает Сильвия за Петра, останавливаясь в дверях гостиной. В голосе ее звучат почти слезы.
Петр кивает в знак согласия, но выражение его лица противоречиво.
— Ты не должен идти, парень. Тебя просто убьют.
Губы Сильвии сжимаются в тонкую линию беспокойства.
— Я знаю, — мрачно заявляю я. — Но я должен. Я не могу бросить Мэл на произвол судьбы.
27
МЭЛ
Ехать в Бостон в темноте было страшно, я сидела на заднем сиденье со связанными руками, чтобы и мысли не возникло «предпринять что-нибудь». Леон и Миша говорили по-русски с переднего сиденья. А когда мы наконец добрались до Бостона, было уже почти два часа ночи.
Вместо того чтобы отвезти меня сразу к Винни, они решили оставить меня на ночь в крошечной двухкомнатной квартирке. Интересно, не принадлежит ли она одному из них или обоим. Но они не удосужились сказать мне об этом. Это удобная жилплощадь. Или была бы удобной, если бы у меня была свобода разгуливать по ней.
Но Леон пристегнул меня наручниками к старомодному радиатору у окна. Затем они с Мишей зашли в свои спальни и закрыли двери.
Полагаю, они оба крепко спят - хотя я слышу только храп Миши.
Я же, напротив, не могу сомкнуть глаз. Несмотря на усталость. Страх заставляет меня искать любую возможность сбежать. Но наручники слишком тугие, чтобы из них вывернуться, металл слишком твердый, чтобы его сломать. А радиатор так прочно прикручен к полу, что я не могу заставить его сдвинуться с места.
— Черт!
На грани слез после нескольких часов борьбы я тяжело опускаюсь на пол и прислоняюсь к стене. Откинув голову назад, я смотрю в окно, наблюдая за первыми лучами солнца, пробивающимися сквозь небо.