— Дай, я помогу тебе, Рэйв, — говорит Реджи, прислонившись к канатам.
— Я справлюсь, — повторяю я.
Я снова упираюсь в мат, с трудом поднимаясь на ноги. Меня шатает, голова кружится и вращается. Я едва вижу, как ковыляю прочь с ринга, но слышу шаги идущего за мной Реджи.
У меня начинают стучать зубы, и я дерьмово себя чувствую. Адреналиновый кайф и онемение проходят, и остается только мучительная боль и тошнота.
— Давай я подвезу тебя домой, — говорит Реджи, останавливаясь позади меня, когда я достаю из шкафчика сумку.
Я качаю головой.
— Нет. Я в порядке.
— Ты не в порядке. Возможно, у тебя сотрясение мозга. Я не могу допустить, чтобы один из моих лучших бойцов попал в автокатастрофу.
Я оглядываюсь на него через плечо.
— Всего час назад ты говорил, будто я маленькая девочка, которая еще недостаточно взрослая, чтобы играть с большими детьми.
Он вздыхает.
— Это совсем не так. Этот парень, с которым ты дралась, не дерется с кем попало. Он даже не был запланирован на сегодняшний бой. Это странно, как будто вы оба появились непреднамеренно и оказались на ринге.
Я гримасничаю.
— Не чуди.
Я хватаю леггинсы и надеваю их на шорты, так как знаю, что Реджи не собирается в ближайшее время уходить. Затем наклоняюсь и засовываю ноги в ботинки, давление из носа заставляет меня задыхаться, из ноздрей капает кровь.
— Ты выглядишь как гребаное дерьмо, — стонет Реджи.
Я поворачиваю голову в его сторону, глядя, как он снова и снова проводит руками по своей лысой голове. Он ведет себя не так, как Реджи, которого я знаю. Холодный, расчетливый Реджи, который мог испортить настроение любому одним лишь взглядом. Этот парень кажется взволнованным.
— Что с тобой не так? — я оставляю толстовку в сумке, зная, что не смогу натянуть ее на голову, не потеряв сознания.
Лицо Реджи застывает. Он отступает из того пространства, в котором только что находился.
— Ты хороший боец, Рэйвен. Я не просто так поставил тебя в строгий график, а потому что одно неверное движение, и ты можешь выбыть навсегда. Не приходи больше, если тебя нет в расписании. Я, блядь, серьезно. Иначе ты не будешь драться. — С этим он разворачивается и уходит, не сказав больше ни слова.
Вздохнув, я выхожу, мои монстры на данный момент успокоились, разум наконец-то прояснился. Если только на короткое время, я буду в порядке.
Я медленно подъезжаю к своему дому, и шорох гравия кажется громче, чем обычно. Дом кажется темнее, чем обычно. Мне следовало бы насторожиться из-за этого ощущения. Может, немного засомневаться, но это не так.
Все спят.
Ария, должно быть, отвлекла их настолько, что они даже не проверили меня перед сном. Сейчас уже далеко за полночь, и я точно знаю, что они еще не проснулись.
Я паркую машину за тачкой тети Глории, глушу ее и иду обратно к боковой стороне дома. Спуститься вниз — это одно, а подняться — совсем другое. Не говоря уже о том, что боль в моем лице сейчас почти изнуряющая.
Я с полной уверенностью знаю, что мой нос сломан. Разбит. Даже слегка прикоснувшись пальцем к переносице, я чувствую хруст кости.
Накинув лямки сумки на руки, как рюкзак, я хватаюсь за грубую ветку ближайшего дерева и подтягиваюсь, всхлипнув от того, что даже эти элементарные движения вызывают боль в лице. Опираясь на ствол, я поднимаюсь и перекидываю ногу через ветку, чувствуя неимоверную усталость от этих движений.
Ощущая слабость, я запрыгиваю на крышу, и стук моих ног слишком громкий.
Дерьмо.
Это было чертовски громко.
Пальцами впиваюсь в шершавую черепицу крыши, меня охватывает паника. Я никогда так себя не чувствовала. «Какого хрена я чувствую себя так именно сейчас?»
Встав на четвереньки, я ползу по крыше и, когда почти добираюсь до окна, по моим вискам струится пот. Я не знаю, то ли у меня эмоциональная перегрузка, то ли просто чувствую себя как дерьмо, потому что у меня разбито лицо, но все, чего я хочу, это забраться под одеяло и отключиться.
Я добираюсь до подоконника, пальцами проникаю под щель в окне и толкаю его вверх. Оно громко скрипит, неловко, слишком взрывоопасно посреди ночи. Я влетаю в проем и падаю на пол.
— Блядь, — шепчу я, вставая, чтобы закрыть окно.
Вокруг меня вспыхивает свет, и я в ужасе оборачиваюсь. Передо мной стоит тетя Глория и дядя Джерри, и на их лицах затаенный гнев.
— Рэйвен, — начинает тетя Глория таким голосом, что у меня в животе возникает неприятное ощущение. — Что у тебя с лицом?
— Я... упала.
— Ты хочешь, чтобы мы поверили, что ты упала, и твое лицо в итоге стало таким? — дядя Джерри пальцем указывает на мое лицо. — Где ты была, Рэйвен? Грабила людей? Воровала? Причиняла людям боль? Что именно, потому что никто не выходит на улицу после наступления темноты, если не планирует согрешить.
Я кривлю губы в ответ, несмотря на то, что это вызывает дискомфорт.
— Я не грешу.
— Ты грешишь, Рэйвен. Ты выходишь на улицу после наступления темноты, даже когда знаешь, что это против правил. Я не знаю, где ты была, и, честно говоря, мне все равно, какие проступки ты совершила за вечер. Единственное, что я могу сказать, у меня было чувство, что что-то не так, и это все объясняет. Ты всего лишь грешное дитя, и твои уроки за эти годы были не так полезны, как я полагал.
— Я, блядь, ничего не делаю! — огрызаюсь я.
Дядя Джерри сжимает челюсти, его глаза темнеют от гнева.
— Еще раз выругаешься в этом доме, и я прополощу твой рот с мылом. Твой сквернословящий рот — это мерзость.
Их ненависть ко мне свободно проявляется по ночам, когда рядом нет их дочери, чтобы смягчить их отвращение. Они действительно презирают меня, независимо от того, откуда я родом, или из-за того, что им пришлось взять меня к себе; их неприязнь необоснованна, но так реальна.
Я стягиваю со спины лямки сумки, расстегиваю молнию и иду к комоду.
— Ясно, что это не работает. Честно говоря, я не думаю, что это вообще когда-либо работало. Думаю, мне пора уходить. Я могу найти свой собственный путь.
— Ты никуда не уйдешь, Рэйвен. Поставь сумку на место, — предупреждает тетя Глория.
Я запихиваю в сумку свои футболки и майки, переходя к следующему ящику.
— Я здесь больше не останусь. Я не согласна с тем, что вы делаете. Ваши убеждения — это не мои убеждения. Я не должна к ним приспосабливаться, чтобы угодить вам. Я уже почти взрослая, так что просто отпустите меня.
У меня из пальцев вырывают сумку, тетя и дядя хватают меня и дергают в сторону.
— Отпустите меня! — кричу я, пытаясь вырваться из их хватки.
Обычно это не составляет труда. Я сильнее их обоих, без сомнения. Я тренируюсь для того, чтобы укладывать парней на задницу. Но в моем ослабленном состоянии, измученном, сломленном, истощенном, их гнев и ненависть ко мне — это сила, с которой я не в состоянии бороться.
— Мы отвечаем за тебя, пока тебе не исполнится восемнадцать. Ты не будешь нарушать наши правила, пока живешь под нашей крышей, — рявкает на меня дядя Джерри.
— Тогда позвольте мне покинуть это ужасное место. Вы, ребята, гребаные сумасшедшие, — кричу я в лицо тете Глории.
Щипок за тыльную сторону моей руки, достаточный, чтобы порвать кожу, заставляет меня выгнуться дугой. Их хватка слишком сильна, и меня мгновенно выталкивают из комнаты в коридор.
— Куда вы меня тащите? Вы не можете так поступать. Это насилие!
Я слышу из коридора плач и скрежещу зубами, когда понимаю, что это Ария. «Что, черт возьми, они сделали? Они причинили ей боль? Ее наказывают за то, что она солгала ради меня?»
— Ария! Ария! Какого черта вы с ней сделали? — реву я, с жаром брызжа слюной.
Чья-то ладонь ударяет меня по щеке, и мое и без того пульсирующее лицо ноет от боли.
— Не разговаривай с ней. Не говори с ней. Даже не думай о ней. Из-за тебя моя собственная дочь согрешила. Ты просто яд, отравленное существо, созданное самим дьяволом. Если мы не можем спасти тебя, то никто не сможет.
Я свирепо смотрю на тетю Глорию, ненавидя ее больше, чем я могла бы ненавидеть кого-либо за всю свою жизнь. Где-то в животе зарождается ярость, и от тошноты меня начинает лихорадить. Я маньячка. Я дикарка. Сдерживаемый мною зверь вот-вот вырвется наружу. Он хочет быть свободным. Хочет разрушить мир, пока от него не останутся лишь руины и пепел.
— Я не поддамся вашим адским способам подчинять меня своей воле. Я, блядь, отказываюсь! — рявкаю я, выворачиваясь всем телом из их хватки. — Я никогда не стану тем, кем вы хотите, так что дайте мне уйти! — кричу я, когда тетя Глория протягивает руки и бьет меня в грудь.
Я отшатываюсь назад и, размахивая вокруг руками, оглядываюсь через плечо.
Лестница.
Бесполезно. Толчок был слишком сильным, а я слишком слаба. Я взмываю в воздух, всего на мгновение. Ударившись спиной о деревянную лестницу, я издаю крик, съёживаюсь, поворачиваюсь и кувыркаюсь, каждой частичкой моего тела ударяясь о дерево.
Рухнув на лестничную площадку, я откидываю назад голову, стукнувшись затылком о деревянные балки перил.
И все погружается во тьму.
Я открываю глаза и тут же упираюсь ногами в бетон. Потом поворачиваю голову и вижу дядю Джерри, который тянет меня за собой по полу подвала.
— Что... что ты делаешь? — со стоном произношу я, боль во всем теле невыносима.
— Не отвечай ей, Джер. Ни слова! — кричит тетя Глории практически демоническим голосом.
Она не та милая женщина, что кладет в церкви лишнюю пятерку в корзину для пожертвований или пожимает всем руки у дверей. Нет, в этой женщине столько ненависти, что она ею пахнет.
— Приведи ее сюда, — кричит она.
Я откидываю голову назад, дядя Джерри крепко держит мои запястья, прижимая меня к холодному полу. Мы поворачиваем за угол в кладовую, и я вскрикиваю, когда вижу все, что меня окружает.