Я качаю головой. Снова.
Ее нижняя губешка, красная, как хрустящее яблоко, выпячивается. Она могла бы выглядеть аппетитно, но вместо этого кажется гнилой.
— Ты обломщик. Я бы позволила тебе делать все, что ты захочешь, знаешь ли. Тебе не пришлось бы быть нежным.
Я приоткрываю рот, и облизываю нижнюю губу. Я понимаю, что у меня пересохло во рту. Наверное, я выпью галлон воды, как только доберусь до дома.
— Если ты пойдешь со мной домой, могу гарантировать, что ты не уйдешь оттуда живой. Ты этого хочешь?
В ее глазах вспыхивает страх, и я наконец-то развлекаюсь, впервые за этот вечер.
— Если не хочешь, чтобы я содрал с тебя кожу, я бы посоветовал тебе уйти. Быстро.
Она сглатывает, и я вижу, как напрягается ее горло. Она разворачивается на своих слишком высоких каблуках и исчезает в толпе, как будто ее здесь и не было.
Я возвращаю взгляд к бару, где в последний раз был Чамплин, и обнаруживаю, что его нет. На его месте сидит группа девиц.
«Ну. Мать твою».
Я раздуваю ноздри, и на мгновение задумываюсь о том, чтобы догнать тупую сучку, которая меня отвлекла. Но я не могу, потому что должен сконцентрироваться и доделать свою работу.
Сканирую толпу в поисках неудачников, которые сегодня вечером чуть не выжгли мне глаза от скуки.
Ничего.
Они ушли.
Я отталкиваюсь от стены, пробираюсь сквозь толпу и выхожу через входную дверь.
Там.
Они медленно удаляются. Несколько парней запрыгивают в «Убер». Пара начинает идти по улице, держась за руки. Чамплин и уродливая женщина с ним машут рукой и идут в противоположном направлении.
Бинго.
Я засовываю руки в карман толстовки, сжимаю в кулаке нож и щелкаю лезвием. Лезвие колет мне пальцы, и я уже чувствую в воздухе вкус крови, следуя за парочкой. Они пьяны, спотыкаются о деревья, мусорные баки и воздух. Странно на это смотреть. Я не часто пью. По таким причинам, как эта — когда тебе так хреново, что ты даже не можешь себя контролировать. Травка и выпивка снимают напряжение, но надраться до такой степени — это не по мне. Не для меня.
В таких обстоятельствах очень вероятна резня.
Когда парочка поворачивает направо, я сворачиваю в переулок перед ними, ускоряя шаг. Я настигну их незамеченным. Они не подозревают, что за ними следят, а я не особо скрываю это. Но сегодня меня это не слишком волнует. Усталость пробирает меня до костей, и мне пора возвращаться домой.
В конце переулка я поворачиваю налево, слыша впереди их шаги. Надеваю перчатки и достаю из кармана нож, иду к стене и прислоняюсь к ней, а их шаги становятся все ближе.
Женщина хихикает, и я готов поспорить, что в этот момент он щупает ее задницу или что-то в этом роде.
Кислота жжет мне язык, и я с рыком выхожу как раз в тот момент, когда они появляются в поле зрения. Им требуется мгновение, которого мне хватает, чтобы схватить женщину за волосы и ударить затылком о кирпичную стену. Она падает как подкошенная, мгновенно потеряв сознание.
— Что за хуйня! — кричит мне Чамплин, становясь все более сердитым и обеспокоенным одновременно. — Какого хера ты делаешь?
Я поворачиваюсь к нему лицом, сверкая своими карими глазами. Не требуется много времени, чтобы его лицо наполнил страх, им овладевает осознание и понимание.
— Дерьмо, — шепчет он.
— Верно, дерьмо.
— Чувак, клянусь, я не хотел стрелять в него...
Я направляю на него свой нож.
— Хватит болтать.
Чамплин поднимает руки, защищаясь.
— Я уеду. И никогда не вернусь. Пожалуйста, я не скажу ни одного гребаного слова.
Я наклоняю голову набок. Нет, не скажет. Я об этом позабочусь.
Он слышит мои невысказанные слова.
— Пожалуйста, — умоляет он.
Я делаю шаг к нему, и Чамплин отступает назад. Пока его спина не упирается в кирпичную стену позади него, и ему больше некуда идти. Он смотрит налево и направо, как будто хочет убежать. Но он знает, кто я. Он знает, что я такое. У него нет ни единого шанса.
Но мудила все равно пытается.
Он переходит на спринтерский бег, уносясь по переулку. Чамплин перепрыгивает через перевернутый мусорный бак, при этом чуть не споткнувшись. Стук его ботинка о жесть эхом разносится по переулку. Но ужас удерживает его на ногах, его ботинки стучат по асфальту.
Героин делает его быстрым.
Спиртное медленным.
К несчастью для него, он мне не соперник. Мне требуется всего несколько шагов, чтобы его догнать, и я протягиваю вперед руку в перчатке, хватающую его за рубашку. Он спотыкается, падает лицом на грязную землю. Я переступаю через него, ботинком надавливаю на лопатки, чтобы прижать его к земле.
— Помогите! — кричит он, извиваясь.
Все еще пытается. Ебаный идиот.
Я наклоняюсь вперед и прижимаю кончик ножа к его шее. Он едва протыкает кожу, но этого достаточно, чтобы он проглотил свои крики, ужас заставил его заткнуться к чертовой матери.
— Ты знаешь правила связи с Морелли. Каким же гребаным идиотом надо быть, чтобы мутить с нашими наркотиками? Застрелить одного из нас? Неужели ты думаешь, что мы не следили за тобой все это время? Что мы не знали о каждом твоем шаге? — во мне клокочет злость, и я сглатываю ее, чтобы не взорваться. Она распирает мне грудь, затрудняя дыхание.
Мой гнев — это зверь, с которым даже я не люблю сталкиваться. Он приводит к беспорядочной смерти.
Сегодня я не хочу беспорядка.
Я просто хочу смерти.
Все, что я чувствую сейчас, — это облегчение и адреналин от того, что я, наконец, поймал его. Он слишком долго был на моем радаре, и у меня руки чешутся пролить его кровь. Дрожь пробирает меня до самых костей, и я ничего так не хочу, как смотреть, как черный тротуар становится темно-багровым.
— Я же сказал, что не скажу ни слова, — рыдает Чамплин.
Я качаю головой.
— Ты уже сказал. Неужели ты не хочешь сказать ничего другого?
— Я просто хочу домой. Пожалуйста.
Хмыкнув, я убираю ботинок с его спины. Чамплин делает большой вдох, его грудь приподнимается над асфальтом, и он вдыхает весь воздух, который только может. Я наклоняюсь, хватаю его за рубашку и переворачиваю на спину. Рубашка вся в поту, его тело настолько переполнено страхом, что горький запах тела пропитывает каждый дюйм его кожи.
— Нет, — шепчу я, погружая нож в его брюхо. Я всаживаю нож до тех пор, пока мое запястье не соприкасается с его рубашкой, затем вытаскиваю его, серебряное лезвие теперь покрыто кровью.
В глазах темнеет, по телу разливается жар, и я теряю самообладание. На сцену выходит мания.
Я снова втыкаю нож, вынимаю, только для того, чтобы снова воткнуть в другое место. Снова и снова я наношу ему быстрые удары, так, что единственным звуком в тихом переулке становится звук металла, прорезающего кожу.
Чамплин начинает отхаркивать кровь, его хрипы переходят в бульканье, а внутренности превращаются в клочья. На мою одежду попадают брызги крови, и наконец-то — наконец-то — воздух наполняет кислотный запах крови. Я почти чувствую ее вкус на своем языке.
Как только голова Чамплина откидывается в сторону, я понимаю, что его больше нет. Медленная струйка крови стекает из уголка его рта, образуя небольшую лужицу на тротуаре. Рукой в перчатке я тянусь вперед, раскрываю его рот и хватаюсь за темно-красный язык. Я вытаскиваю его максимально, как только возможно, и, вонзив нож в крепкие мышцы, вырезаю язык у него изо рта.
Он никогда не скажет ни слова. Я это обещаю.
Отрезав язык, я встаю, засунув его в карман. Я мог бы сделать что-нибудь с его телом. Может бы, попытаться обставить это как ограбление или что-то в этом роде, но это не имеет значения. Если кто-то заподозрит, что это мы, об этом не будет сказано ни слова. Это будет скрыто тем или иным способом, так что было бы совершенно бесполезно мне тратить время и энергию.
Я закрываю нож и засовываю его в карман, оглядываюсь через плечо и вижу, что его шлюха все еще в полной отключке. Я подхожу к ней и останавливаюсь, задев носком ботинка ее спину. Я слегка подталкиваю ее, и она шевелится, все еще пребывая в мертвом сне. Наклонившись, я кладу руки по обе стороны от ее головы. Со вздохом напрягаю руки, и делаю одно быстрое движение запястьями.
Щелк.
Ее позвоночник отсоединяется от черепа, и я бросаю ее на землю бесформенной кучей.
Я снимаю с рук перчатки, вывернув их чистой стороной наружу, и засовываю их в карман. Потянувшись назад, я снова натягиваю капюшон на голову, а затем направляюсь обратно в переулок.
Пора домой.
Въехав в гараж, я глушу «БМВ», выхожу и достаю из кармана нож и перчатки. Я оставляю их на столе рядом с дверью, зная, что позже мне придется их убрать. Габриэль — гермафоб и ненавидит, когда мы приносим в дом чужую кровь. Ну, в основном я. Мы все обрываем жизни, но именно на моих руках ежедневно оказывается чья-то кровь.
Я вхожу в дом, звук скрежета ногтей по дереву заставляет меня поднять брови.
«Мой мальчик».
Единственная вещь в жизни, помимо моих братьев, которая помогает мне оставаться в здравом уме. В поле зрения появляется моя немецкая овчарка, его шерсть стоит дыбом, и он готов к атаке, но как только видит, что это я, начинает быстро вилять хвостом. Я наклоняюсь, зарываюсь пальцами в его шерсть и чешу за ухом. Он наклоняет голову набок, пес настолько большой, что его спина достает мне до пояса. Он высокий ублюдок, помесь с волком. Незаконная собака, но он мой.
Мой сторожевой пес. Мой компаньон. Самое близкое существо, которое я когда-либо смогу полюбить. Он мой.
— Как ты, Роско? — спрашиваю я, и он утыкается носом мне в бедро, так легко ощущая запах крови на моей коже.
Он так же полон безумия, как и я. Он наслаждается убийством так же, как и я. Мой идеальный компаньон. Иногда я беру его с собой, позволяя ему вырывать у кого-то яремную вену так же легко, как мясо из кости. Он хищник, и кровь делает его диким.