Но я знаю... знаю, что должна.
— Охуеть, — говорит Каэлиан, и я мгновенно смотрю внутрь и вижу сердце. Настоящее, мёртвое сердце, окровавленное и холодное, лежащее в глубине коробки. К мышце приколот маленький листок бумаги с рисунком.
Мой ворон.
Мне становится дурно, и я отвожу взгляд от сердца. Чьё это? Жертвы? Случайного незнакомца?
— Твою мать, это нехорошо. Может быть, мне нужно сообщить об этом в полицию. Рассказать моим тёте и дяде.
Всё кажется неправильным. Я чувствую, что мне нужно кому-то рассказать, обеспечить себе защиту, пока они не разберутся, что происходит на самом деле.
— Нет. Ни в коем случае.
Каэлиан отодвигает коробку подальше от меня, берет сердце голыми руками и заглядывает под него.
— Подожди.
Я зажмуриваюсь.
«Там ещё что-то есть?»
— Записка, — отвечает Каэлиан, как будто я озвучила свои мысли вслух.
Он протягивает записку мне, и я понимаю, что Каэлиан хочет, чтобы я сама открыла её. Нерешительно беру из его пальцев крошечную сложенную бумажку и разворачиваю её, видя знакомые куриные каракули, сделанные грязными черными чернилами.
«Четыре, пять, шесть,
Слышишь это? Твоё сердце колотится.
Время на исходе.
Сколько ещё минут пройдёт, прежде чем ты станешь моей?»
Бумага вырывается из моих пальцев, и я чувствую, как воздух накаляется от напряжения. Каэлиан комкает бумагу и засовывает в карман, а сердце кладёт обратно в коробку и запихивает её под мышку.
— Почему сердце? — спрашивает он твёрдым голосом. Как будто зол на меня. За что, чёрт возьми, Каэлиан зол на меня?
— Тик-так, как сердце? Он говорит, что моя жизнь — это одолженное время.
— Как думаешь, твой отец знает, кто это делает?
Содрогаюсь, ненавидя даже думать о нем. Я не видела его, не разговаривала с ним и даже не пыталась думать о нём годами. Знаю, что отец проведёт остаток своей жизни в тюрьме, но я не получила от него ни единого сообщения. Говорю себе, что мне всё равно, хотя это всего лишь очередная ложь.
— Нет. Не думаю.
И это правда. Мой отец — эгоист. Он заботился о своей секте, своих убийствах и своих женщинах. Любил ли он меня когда-нибудь? Этого я никогда не узнаю.
Он, вероятно, даже не подозревает, что на свободе разгуливает подражатель. А если и догадывается, держу пари, отец сходит с ума от этого. Мысль о том, что кто-то другой притворяется им. Это, должно быть, вызывает у него зуд.
— Думаю, тебе нужно поговорить с ним. Узнать, кто мог это сделать.
Я мотаю головой из стороны в сторону. Точно нет.
— Нет. Ни хрена.
Я разворачиваюсь и опускаюсь на сиденье своей машины. Я уже готова захлопнуть дверцу, когда Каэлиан хватает её, не давая захлопнуть.
— Каэлиан, мне нужно идти. Мои тётя и дядя были на взводе последние несколько недель, и мне нельзя опаздывать.
Я наблюдаю, как он смотрит на меня сверху вниз. Пристально смотрит и читает каждую маленькую мысль в моем мозгу. Каэлиан выглядит таким нервным, словно ему в спину воткнули нож.
— Почему у тебя такой вид?
Каэлиан пристально смотрит на меня сверху вниз.
— За тобой охотится серийный убийца, твои психованные тётя и дядя издеваются над тобой, и какой-то парень, накачанный стероидами, только что навалился на тебя всем телом и несколько раз захерачил по почкам, — кипит он, и, клянусь, его глаза горят красным. — Есть ещё какая-нибудь причина, которую ты хочешь добавить к списку причин, по которым я, блядь, сейчас так выгляжу?
Каэлиан выглядит таким злым. Таким чертовски злым, я и не подозревала, что у него могут быть такие эмоции. Каэлиан кажется таким пустым и замкнутым, и когда он выглядит таким разъярённым, я не знаю, как на это реагировать.
— Забей, — бормочу я.
— Я провожу тебя до дома. Подумай о том, чтобы повидаться со своим отцом.
Он видит моё лицо и обрывает меня, щёлкнув зубами.
— Это не для тебя, Рэйвен. Это ради других девушек, которые наверняка умрут, если мы не поймаем того, кто это делает. Сколько ещё сердец этот ублюдок собирается подарить тебе, прежде чем ты поймёшь, что нельзя просто сидеть и надеяться, что всё обойдётся?
Я стискиваю зубы, от напряжения боль пронзает ухо.
Я не могу.
Не могу, чёрт возьми, иметь дело с этим прямо сейчас.
Бросаю взгляд на часы и понимаю, что уже должна была быть дома. Я должна идти.
— Мне нужно идти, Каэлиан. Увидимся завтра.
Захлопываю дверь, и на этот раз он отпускает меня, как будто я ничего не значу.
Каэлиан
Я не понимаю.
Ни на йоту не понимаю. Почему я вообще еду двадцать минут до дома Рэйвен — это, блядь, огромный знак вопроса, но как инстинкт Роско — нападать, когда он чувствует опасность, так и мой инстинкт в этой ситуации — ехать за ней домой, чтобы убедиться, что подражателя нет на её территории и что её дебильные тётя и дядя не станут распускать руки.
Рэйвен ведёт машину быстро, и я даже отсюда чувствую, как она нервничает. Даже Роско сидит на заднем сиденье с поднятым загривком, понимая, что происходит дерьмо, с которым никто из нас ничего не может поделать.
К тому времени, как она съезжает с шоссе, за окном уже кромешная тьма. Рэйвен едет по окраине города, пока дома не становятся всё дальше и дальше друг от друга. В конце концов, впереди нет ничего, кроме деревьев, громоздящихся друг на друге. Рэйвен выезжает на подъездную дорожку, катит по гравийной дорожке к старому двухэтажному фермерскому дому, расположенному между деревьями и раскидистой зелёной травой. Я держусь на расстоянии, выключаю фары и наблюдаю, как она заезжает за три других автомобиля и заглушает двигатель.
Внизу горит свет, входная дверь открывается, и две тени перегораживают дверной проем.
Это, должно быть, тётя и дядя.
Её тётя худощавая и на несколько дюймов выше Рэйвен. Её волосы завиты в тугие спирали, она одета в блузку на пуговицах и джинсы. У дяди лысеющий затылок, и я вижу подтяжки на плечах. Не вижу ни их лиц, ни их выражений, но я чувствую их обоих.
Они ненавидят Рэйвен. Презирают её всей своей кровью. Я наблюдаю за Рэйвен и вижу, как замирает всё её тело, как напряжены все конечности, когда та подходит к ним. Она ненавидит их также сильно, и я чувствую эту истерику через лужайку, сквозь тёмные деревья. Рэйвен не пытается скрыть свою ярость или отвращение к ним. Она хочет, чтобы они знали.
Её мания проявляется.
Её тётя и дядя расходятся, и Рэйвен отворачивается в сторону, чтобы не дотронуться ни до кого из них, когда проскальзывает в дом. Дверь закрывается, и свет на нижнем этаже гаснет.
Наверху ничего не включается.
Я долго жду. Слишком долго, если честно. Надеясь, что подражатель появится. И надеясь услышать звуки изнутри дома, которые не должен слышать.
Но ничего не происходит.
Понимаю, что больше не могу ждать; мне нужно возвращаться домой. Столько всего нужно сделать, но провожу всю ночь на обочине дороги, наблюдая, ожидая, надеясь, что что-то произойдёт, и я смогу удовлетворить эту потребность в своей груди, которая тлела неделями.
Мне нужно кого-нибудь убить. Более того, я знаю, что Рэйвен тоже это нужно.
Я подъезжаю к дому, Роско стоит у меня за спиной и рвётся наружу. Открываю его дверцу, и он спрыгивает на землю, направляясь к входной двери. Я следую за ним внутрь, запихивая упакованное сердце под мышку, когда вхожу и вижу, что оба моих брата стоят там с чертовски любопытными лицами.
— Почему у вас обоих такой вид, будто вы собираетесь меня допрашивать? — рычу я, ударяясь о плечо Габриэля, и направляюсь на кухню.
— Мне интересно, почему ты проводишь всё своё свободное время с какой-то случайной цыпочкой, связанной с подражателем Убийцы Ворона. Это какой-то новый способ получить информацию? — спрашивает Габриэль, следуя за мной по пятам.
Я открываю тёмный шкафчик и беру с нижней полки низкий стакан. Затем хватаю бутылку скотча, которая уже стоит на столе, и наливаю себе полстакана.
— Почему тебе так чертовски любопытно?
Он смотрит на меня как на идиота.
— Ты не любишь людей, Каэ. Ты не разговариваешь с ними, ты даже не смотришь на них. Так почему же ты так зациклился на этой чике?
Почему? Это самый главный вопрос дня. Почему мои мысли так прочно связаны с ней? Почему я вообще забочусь о ней настолько, что привожу её к себе домой? Обучаю её? Убеждаюсь, что дома с ней всё в порядке?
Я допиваю свой напиток и тут же наполняю второй бокал. Этот наполнен до краёв. Я выпиваю и этот тоже.
— Чёрт, Гейб. Он реально ебанутый, — смеётся Маттео.
Я хмуро смотрю на него, не в настроении слушать их дерьмо.
— Не обращай на меня внимания. Я разбираюсь с дерьмом.
Габриэль опускает лицо, в глазах появляется любопытство.
— Скажи мне, как она связана с подражателем.
Смотрю на свой пустой стакан, раздумывая, не наполнить ли его в третий раз.
Отодвигаю его от себя, зная, что они не отвалят, пока я не дам им хотя бы немного.
— Её отец — настоящий Ворон. Кэш Кроу.
Глаза Маттео округляются. Габриэль выглядит просто взбешённым.
— Какого хрена? Она тебе это сказала? — спрашивает Габриэль.
Я киваю.
— Откуда ты знаешь, что она не врёт? Ты нечасто трахаешься с женщинами, Каэлиан. Они всё время врут, чёрт возьми.
Прищуриваюсь и, скрежеща зубами, смотрю на него. Он что, думает, что я, блядь, неумеха? Спрашивает меня, лжёт кто-то или нет? Я, блядь, зарабатываю на жизнь этим дерьмом.
— Не смей, блядь, больше меня оскорблять, или я надеру тебе задницу.
Габриэль смотрит на меня, не отступая ни на йоту.
Маттео встаёт между нами, постукивая пальцами по груди каждого из нас.
— Итак, эта сучка — дочь Кэша Кроу. Что она здесь делает? Почему пришла сюда расстроенная прошлой ночью, как будто ты можешь ей помочь? Здесь есть нечто большее, чем просто выяснить, кто подражатель.