Рэйвен прочищает горло, и я сжимаю руки в кулаки, чтобы не броситься к ней. Утешить её.
— Мой любимый рисунок — ворон. Я думала, что это символично для нашей фамилии. Чёрные глазки и пёрышки получались такими красивыми. Я рисовала их постоянно, что почти весь мой блокнот был заполнен птицами. Пока однажды вечером мои папа и мама не позвали меня на улицу после одной из своих вечеринок. Я поняла, что что-то не так, когда они попросили меня сходить в сарай. Это было так, так хреново. Отец протянул мне лезвие, похожее на это.
Рэйвен поднимает нож, лезвие блестит в темноте, на холодном металле запеклась её кровь.
— И попросил меня, свою дочь-художницу, нарисовать что-нибудь символическое на одной из их жертв. Я хотела произвести на него впечатление. Произвести впечатление на них обоих. И так сильно хотелось, чтобы они полюбили меня, что, не раздумывая, взяла нож и вырезала единственную вещь, которую мне удалось довести до совершенства. Ворона.
Рэйвен смотрит на меня, её глаза слезятся, костяшки пальцев, сжимающих рукоятку ножа, побелели.
— Я больше никогда не рисовала в блокноте. Он пылился в моей комнате, но я не могу сказать, сколько раз мне приходилось рисовать контур ворона на лбу одной из их жертв.
— Ёбаный ад, — говорю я через несколько минут.
Это полный пиздец. Я знаю, что начал убивать в юном возрасте. Но это было у меня в крови. Из того, что рассказала мне Рэйвен, она никогда не собиралась убивать, но родители обучали её, формировали из неё убийцу.
Рэйвен боролась с этим годами, и вот она здесь, готовая отнять жизнь, и в её руке нож, который в основном символизирует её родителей.
Как чертовски символично.
— Я никогда никого не лишала жизни, но проливала кровь. Много крови. Я просто не знаю, как убить кого-то, — делает глубокий вдох Рэйвен, её уверенность с каждой секундой всё больше и больше колеблется. Её глаза встречаются с моими, в них больше нет слёз, но есть такое отчаяние. — Ты поможешь мне, Каэлиан?
Даже не осознавая этого, я направляюсь к ней. Грегори начинает шевелиться, его взгляд становится более настороженным. Он наблюдает за Рэйвен, его взгляд падает на её руку с ножом, его веки скрываются за глазами размером с блюдца. Он что-то бормочет за лентой, а Рэйвен не вздрагивает, ни в малейшей степени не выглядит обеспокоенной. Она не сводит с меня глаз, ожидая ответа.
Я шагаю к ней, бесшумно ступая босыми ногами по полу. Её глаза вспыхивают, нос дёргается, словно она чувствует мой запах. Чувствует мою силу, моё превосходство, мою способность вырывать жизнь из этого мира, как будто её никогда и не существовало. Рэйвен не понимает, что монстр, скрывающийся под моей кожей, гораздо опаснее, чем она может себе представить.
Рэйвен хочет опасности, но она никогда не просила о чудовище, скрывающемся в темноте.
Хватаю её за запястье, в котором она держит лезвие, и тяну к своей груди. Лезвие касается моей обнажённой кожи, прямо между грудными мышцами. Её рука напрягается, и я знаю, что она хочет сдержаться.
— Не бойся. Я не боюсь.
Её пальцы дрожат, когда произношу эти слова, но я крепко сжимаю запястье, и понемногу они успокаиваются.
— Ты можешь резать до крови, а можешь и убить.
Скольжу пальцами вверх по её руке, пока не обхватываю её ладонь. Я прижимаю кончик лезвия к своей коже, наблюдая, как она становится бледно-белой от давления.
У Рэйвен перехватывает дыхание.
Лезвие пронзает кожу, и струйка крови скатывается мне на живот.
— Только настоящий монстр может сделать и то, и другое. Кто из них ты?
Рэйвен сгибает пальцы и проводит лезвием вниз, пока оно не прорезает линию, только на поверхности, по моей коже.
— Кровь, которая тычет по моим венам, была создана монстрами. Возможно, я коснулась только поверхности, но могу гарантировать, что то, что скрывается под ней, гораздо темнее.
Я киваю в сторону стонущего Грегори.
— Ну, покажи мне.
— Помоги мне. Пожалуйста. — Её голос звучит легко и непринуждённо, но наполнен самыми тяжёлыми словами. Рэйвен не верит, что справится сама, или, по крайней мере, притворяется. Может быть, в глубине души она понимает всю глубину того, что тяготит её, но ей нужен толчок, чтобы освободиться от этого бремени.
Я кладу руку ей на талию и разворачиваю Рэйвен так, что её спина соприкасается с моей грудью. Она поворачивается лицом к Грегори, впервые прислушиваясь к его приглушенным мольбам. Я чувствую, как по её телу прокатывается напряжение — волна такой силы, что способна сбить с ног любого мужчину.
Грегори сидит перед нами обнажённый, его лицо мокрое от слёз, глаза покраснели. Он продолжает умолять за плёнкой, но я не обращаю внимания на его слова. Я сосредоточен только на теле Рэйвен.
— Этот человек — твой холст. Что ты хочешь сделать — твой выбор. Твои возможности безграничны.
Рэйвен делает шаг вперёд, высвобождаясь из моих объятий. Я думаю, что она вот-вот отпустит меня, когда её пальцы сжимаются вокруг моего указательного пальца. Она тянет меня вперёд, пока снова не оказывается в моих объятиях. Рэйвен обхватывает мои руки своими, и теперь она держится уверенно. Контролирует каждую клеточку своего тела.
Она сжимает мою руку в своей, словно пытаясь влить мою силу в свою.
Я наклоняю голову, касаясь губами чувствительной кожи прямо под её ухом.
— Давай, — тихо шепчу ей на ухо, прежде чем прижаться губами к её шее. По её коже пробегают мурашки, и Рэйвен начинает дрожать. Я отдаю ей всю свою силу, всё своё могущество и уверенность и вжимаюсь в неё, желая, чтобы у Рэйвен был каждый дюйм, каждый вздох. Всё.
— Это за детей. — Её голос становится хриплым, когда я отстраняюсь от неё, переполненный сексуальной потребностью, которая заставляет моё тело напрягаться.
Тело Рэйвен напряжено, глаза полны ярости, когда смотрит на Грегори. Она знает, что имеет в виду, и говорит то, что думает. Каждое слово, слетающее с её губ, наполнено возмездием, и в нём сквозит боль за каждого ребёнка в мире, который стал жертвой.
Рэйвен устремляет руку вперёд, мои пальцы всё ещё сжимают её, и мы вонзаем нож ему в грудь. Она использует всю свою силу и только под моим руководством вонзает его в его кожу. У Рэйвен перехватывает дыхание, когда лезвие окрашивается кровью, стекающей по его груди на обнажённые колени.
Грегори задыхается сквозь стоны, от потери крови его глаза быстро теряют фокус. Я вижу, когда он умирает. Тот момент, когда его жизнь уходит, но твоё сердце всё ещё бьётся. Его глаза стекленеют, а напряжение в теле спадает за мгновение до того, как его голова откидывается в сторону, и свет в его глазах гаснет.
Рэйвен требуется мгновение, чтобы прийти в себя, и она вытаскивает лезвие из его груди. Брызги крови взлетают в воздух и попадают ей на руку. Я смотрю, как кровь окрашивает её кожу, и перевожу взгляд на Рэйвен, чтобы увидеть, как она отреагирует.
Она моргает и медленно поднимает на меня глаза. В них вспыхивает желание.
Потребность.
И я знаю, без сомнения, эта Крошка Ворон — моя.
Оглянувшись через плечо, я вижу Роско, который сидит в углу, не сводя глаз с мёртвого Грегори. Он сидит так терпеливо, хотя слюна, свисающая с его рта, говорит мне, чего именно он хочет.
Его мясо.
— Роско, ешь, — приказываю я, и он встаёт, с его пасти срывается рык, и он прыгает вперёд. Хищный рык вырывается на свободу, когда Роско вонзает зубы в кожу Грегори.
У Рэйвен снова перехватывает дыхание, и я поворачиваюсь к ней, наблюдая, как она широко раскрытыми глазами смотрит на Роско, поглощающего свою еду.
— Я планировал показать тебе уборку, но оставлю это на другой раз.
Я наклоняюсь, подхватываю её руками за бёдра и приподнимаю в воздух.
— Куда ты меня несёшь? — тихо спрашивает Рэйвен удивлённо.
— Хочу показать тебе своих монстров. — Вот и всё, что я говорю, уводя её из подземелья обратно в спортзал, готовый заявить на неё права раз и навсегда.
Было глупо притворяться, что ей не место рядом со мной. Я должен был знать это с самого начала. В тот момент, когда нашёл женщину, в которой было столько же тьмы, сколько и во мне, я не мог позволить ей уйти.
Не сейчас. Никогда.
Рэйвен
От звуков рычания Роско, рвущейся кожи, ломающихся костей и крови, капающей на пол, у меня кружится голова. Но мне не нужно беспокоиться о том, что я рухну, потому что Каэлиан крепко сжимает меня в объятиях, когда выходит из комнаты и идёт по тёмному туннелю обратно в тренировочный зал.
Я едва вижу, куда мы идём, потому что Каэлиан так быстро и целеустремлённо шагает по комнате, поднимается по лестнице, а затем моя спина ударяется о мат ринга. Сочетание мягкого и твёрдого, а шершавая поверхность царапает мою спину.
Каэлиан проводит рукой по моей голове, распуская конский хвост. Он перебирает пальцами мои волосы, в его взгляде любопытство, когда скользит по моим темным прядям. Затем прижимается ко мне всем телом, и я чувствую его возбуждение. Твёрдость его тела и напряжённость эрекции вжимаются в меня, и у меня расширяются глаза.
Неужели смерть возбуждает его? Дело во мне или в запахе крови с металлическим привкусом, который остаётся на нашей коже?
А может, дело в страхе, который скрывался в голосе мужчины и его приглушенных мольбах об освобождении. Даже с заклеенным скотчем ртом я могла расслышать слова. Мои родители никогда не пользовались скотчем, поэтому я отчётливо слышала каждое слово, когда они терзали своих жертв.
Этот мужчина не мог говорить, но я никогда не слышала такого громкого крика. Я почти отчётливо слышала его, как будто страх отражался в его глазах, а не слетал с губ.
Моя первая смерть.
Должна ли я чувствовать угрызения совести или облегчение? Не знаю, что именно чувствую, и мои мысли путаются, когда аромат Каэлиана захватывает всё моё сознание и тело. И я не могу ничего сделать, кроме как смотреть в его тёмные глаза, когда он наблюдает за мной, прикасается ко мне, чувствует меня и принимает мою сущность как свою собственную.