Я как в тумане наблюдаю, как они заканчивают рыть яму. Мой отец вскакивает, бросает лопату на землю и наклоняется, хватая женщину за руки. Мама нагибается, поднимая её ноги, и они раскачивают тело взад-вперёд, как скакалку, прежде чем разжать пальцы, и тело падает в яму.
Клянусь, я слышу, как её мёртвое тело падает в грязь с другого конца поля.
Мой отец хватает маму и глубоко целует её. Мама обхватывает его за плечи, и это становится настолько интимным, что я чувствую себя неловко и опускаю глаза. Мне не нравится наблюдать за ними, когда они так себя ведут.
Звук хрустящего гравия заставляет меня поднять глаза, и я вижу множество огней, приближающихся к дому.
Кто бы это мог быть? Сюда никто никогда не приезжает. Только если у нас не вечеринка.
Я наблюдаю, как мои папа и мама расходятся, и даже отсюда ощущаю их панику. Они начинают бежать к дому, их тела быстро скользят в темноте. Я вскакиваю с кровати и выбегаю в коридор, когда родители врываются через заднюю дверь.
— Рэйвен! Рэйвен, где ты? — разносится по дому испуганный мамин голос.
— Я здесь! — Из моей груди тут же вырываются рыдания, когда мама бросается ко мне. У неё трясутся руки, мой отец стоит прямо за ней, его глаза безумны, а кожа влажна от пота.
— Вы обе, выходите через заднюю дверь. Я сразу за вами. — Его приказ звучит властно и не оставляет места для споров. Я оглядываю свою комнату, размышляя, что мне взять с собой и когда мы вернёмся.
— Нет времени, Рэйвен. Иди с матерью. Прямо сейчас.
Мой отец подталкивает нас, буквально выталкивает через холл к входной двери. Мама идёт открывать дверь, и как раз в тот момент, когда мы растворяемся в ночи, отец останавливает нас.
— Подождите.
Он наклоняется и целует и меня, и маму.
— Я люблю вас. Вас обеих.
— Кэш, нет. — В голосе моей матери звучит предостережение.
«Что она знает, чего не знаю я?»
Мама пытается затащить меня обратно в дом, но папа толкает её вперёд.
— Я люблю тебя. Иди!
Он толкает нас в последний раз, затем захлопывает дверь у нас перед носом, запирая её за нами.
Мама тихо плачет, затаскивая меня во двор, за высокие кусты и траву. Проходит всего мгновение, прежде чем я слышу грохот, и крик «Полиция!» эхом разносится в ночи. Мама заталкивает меня за большой куст. Трава, поросшая сорняками, колет мои босые ступни. Воздух сухой, но в то же время прохладный, и я жалею, что на мне нет ничего, кроме шорт и футболки.
Я присаживаюсь на корточки, и мама обнимает меня сзади, и мы наблюдаем за нашим домом вдалеке. Он ярко освещён, по дому и двору ходят люди в тяжёлой форме и касках. Из машин выпрыгивают большие собаки и тянут офицеров к сараю, а потом по всему двору.
Ко всем могилам.
Я не совсем понимаю, что происходит, но думаю, что это плохо. Это то, чего мои родители никогда не хотели, и это происходит прямо сейчас.
Мама издаёт беззвучный крик, когда отца вытаскивают из дома. Они ставят его на колени, сковывая руки наручниками за спиной. Он склоняет голову к земле, и слёзы текут по моим щекам.
Он выглядит таким побеждённым.
Один из копов подходит к моему отцу с большой чёрной дубинкой в руке. Он замахивается назад, и бьёт дубинкой отца по щеке с такой силой, что тот пролетает через двор и бесформенной кучей падает на землю.
Мы с мамой задыхаемся, плачем, рыдаем. Отец долгое время лежит без сознания у нас во дворе. Пока они вытаскивают девочку из могилы, пока выносят вещи из нашего дома, пока вокруг всего нашего дома натягивают жёлтую ленту.
В конце концов, они поднимают его на ноги и встряхивают, чтобы он очнулся. Они что-то обсуждают, но я не слышу ни слова из того, что говорит мой отец, хотя мне кажется, что они разговаривают вечно. Тела медленно начинают извлекать из земли, и я вижу, как отец понимает, что его поймали. У него большие неприятности.
Как только они запихивают папу на заднее сиденье полицейской машины, она уезжает, но все остальные остаются. Интересно, ждут ли они нашего возвращения?
— Пойдём, Рэйвен. Нам нужно идти. Когда взойдёт солнце, они будут обыскивать мили вокруг нашего дома. Мы должны быть уже далеко.
С усталыми ногами и испуганным разумом я позволяю маме поднять меня на ноги, и мы уходим. Уходим в ночную даль. Это был последний раз, когда я видела свой дом, последний раз, когда мои ноги ступали по нашей земле.
Последний раз, когда мы были семьёй.
Проходит много времени. Очень много.
Почти целый год статей и новостей о моём отце и нашем ужасном доме. Моего отца окрестили «Убийцей Ворон». Ужасающее имя и ярлык, навешанный на наш дом и нашу семью. За мной и моей матерью началась охота, но нам удалось остаться в стороне. Остаться в тайне. Мама коротко подстригла меня, как мальчишку, и покрасила в рыжий цвет. Потом она тоже покрасила волосы и подстригла их, хотя у неё они не такие короткие.
Мы уехали из города и из Калифорнии перебрались в Неваду, где остановились недалеко от Лас-Вегаса в маленькой квартирке. В ней даже нет спален, но это всё, что может позволить себе моя мама, работая на ближайшей заправке.
Она... другая. Не такая счастливая и не такая дружелюбная, как раньше. Мама отдаляется от меня, за исключением тех случаев, когда плачет и хочет обнять меня и не отпускать. Всё своё свободное время она проводит за просмотром новостей о моём отце. Около месяца назад начался суд, и она с тех пор не может оторвать глаз от экрана. Мама плачет каждый раз, когда камера показывает на моего отца.
Я знаю, что ей не терпится узнать, что же произойдёт.
На нашей территории обнаружено тридцать четыре трупа. Насколько я знаю, это не предвещает ничего хорошего. Чего они не знают, так это того, что тел гораздо больше, и они не были похоронены на нашей территории.
Но она по-прежнему смотрит все детали. Мой отец уже сменил двух государственных защитников. Никто не хочет работать с серийным убийцей, который признается в убийствах. Который объясняет садистские поступки, которые он совершал на протяжении многих лет.
Это громкое слово. Садист.
Мой отец — садист.
Мне пришлось залезть в мамин телефон, пока она спала, чтобы найти определение этого слова, но когда я его нашла, меня тошнило целый день. Мне не нравится, каким мрачным и злым рисуют моего отца. Я не знаю его, как садиста. Я знаю его, как человека, который укладывал меня спать и играл со мной по утрам.
Я определённо папина дочка. И всегда была ближе к отцу, чем к матери. Она любит меня безоговорочно, но папа всегда любил меня больше, чем воздух. Наша любовь была особенной, и я знала это столько, сколько себя помню.
Я скучаю по нему.
Я так по нему скучаю. Мне бы хотелось, чтобы мы могли вернуться. Я бы сделала всё, чтобы вернуться в наш маленький дом.
Но теперь я застряла в этом месте с матерью, которая, кажется, больше не существует половину времени.
Я встаю с дивана и вытягиваю руки. Предполагается, что утром мама должна работать, а это значит, что у меня есть время до полудня, прежде чем я смогу что-то сделать. Мне велено оставаться дома. Я не хожу в школу. Не выхожу на улицу и не играю с соседями.
Я остаюсь здесь и ни с кем не разговариваю, кроме мамы.
Подхожу к телевизору и включаю его, и в нашей маленькой квартире тут же раздаются голоса из программы новостей. Я собираюсь пойти на кухню, чтобы взять рисовые хлопья на завтрак, когда красный сигнал экстренных новостей останавливает меня на полпути.
«Вынесен вердикт по делу Кэша Кроу, «Убийцы Ворона»».
Я едва моргаю, едва перевожу дыхание, ожидая продолжения. Мне хочется закричать и броситься на поиски мамы. Я не хочу выяснять, что происходит с моим папой, без мамы. Если она услышит об этом на работе, я боюсь, что у неё случится психическое расстройство. Тогда люди могут узнать о нас.
Я очень не хочу снова пускаться в бега.
На экране появляется женщина в темно-розовом пальто и бело-розовом шарфе, обмотанном вокруг шеи. Ни один волос не выбивается из причёски, когда перед её лицом появляется огромный микрофон.
— Присяжные вынесли вердикт по делу штата Калифорния против Кэша Кроу, известного как «Убийца Ворон». Подсудимому предъявлены обвинения по тридцати четырём пунктам обвинения в умышленном убийстве первой степени. Двадцать пунктов обвинения в сексуальном насилии. Тридцать четыре пункта обвинения в применении пыток. Тридцать четыре пункта...
Голос продолжает и продолжает, но я не могу ни на чём сосредоточиться, потому что ковёр касается моих колен, и я падаю на пол. Из чьей-то груди вырывается рыдание, и оглядываясь, понимаю, что оно исходит от меня.
Я хочу к маме.
Я хочу к папе.
Ползу к дивану, используя его как рычаг, чтобы подняться. Я никогда больше не увижу своего отца. У меня были лишь краткие беседы с моей мамой о том, что означают эти различные обвинения, но я точно знаю, что только по одному обвинению в убийстве первой степени можно получить пожизненное заключение.
Папа будет заперт навсегда. Он умрёт там.
Я всхлипываю, встаю и, спотыкаясь, иду через всю квартиру в ванную. Вытирая лицо, толкаю дверь и включаю свет, но от открывшегося передо мной зрелища у меня перехватывает дыхание.
Моя мать смотрит на меня. Её глаза пусты и холодны, тело обнажено и в порезах.
Вода в ванне тёмно-тёмно-красная.
Её рука свисает над ванной, от запястья до локтя идут толстые, длинные порезы. На полу валяется острый нож, весь в красном. Покрытый её кровью.
Мои рыдания стихают, и меня охватывает оцепенение.
Я падаю на пол, вода и её кровь смешиваются на белом кафеле. Мои руки мгновенно покрываются кровью, пока я ползу по полу ванной. К листку бумаги, прикреплённом к закрытой крышке унитаза. Написано почерком мамы, хотя и неровным. Как будто она писала в спешке или была очень расстроена, когда писала это. Касаюсь пальцами влажных краёв и провожу пальцем по буквам, желая, чтобы частичка её души ожила, чтобы она дышала со страниц.