Я бросаю листок на пол и бросаюсь к маме, прижимая пальцы к её шее и надеясь, умоляя, чтобы она была ещё жива. Но её нет, и мне не следовало питать надежду, что мама жива.
Её больше нет.
Я снова смотрю на бумагу, сосредоточившись на словах.
Меня зовут Нэнси Кроу.
Я замужем за Кэшем Кроу.
Мою дочь зовут Рэйвен Кроу.
Она невиновна.
Пожалуйста, спасите её.
Нэнси.
Я хватаю листок, прижимая написанное её почерком к груди, и новый приступ рыданий вырывается у меня из груди. Сползаю вниз, на мокрый пол, и мои пижамные штаны мгновенно становятся влажными, когда я прижимаюсь головой к полу. В позе эмбриона позволяю словам мамы проникать в мою грудь, пока провожу свои последние минуты, часы, дни, сколько бы времени мне ни оставалось с ней. Я просто хочу, чтобы это было только для меня.
На это уходит два дня. Через два дня её коллеги позвонили в полицию, и копы приехали, чтобы проверить состояние здоровья. Когда ответа не последовало, управляющий квартирой впустил полицейских, и запах сразу же дал о себе знать.
Случилось что-то плохое.
Полицейские нашли меня на полу в ванной, всю в крови, обезвоженную, замёрзшую, голодную и обмочившуюся. Я провела несколько дней в больнице и в службе защиты детей, пока дело не было полностью закрыто. У меня никого не осталось. Мой отец был заперт, а моя мать не смогла вынести жизни без моего отца.
Пришлось немного покопаться, но они нашли сестру моей матери и её мужа в маленьком городке в штате Орегон. Через неделю меня забрали тётя Глория и дядя Джерри, пообещав, что они обо мне позаботятся.
Жаль, что, садясь в их машину, я не знала, что выхожу из одного ада и попадаю в другой.
Только этот будет намного, намного хуже.
Рэйвен
— Ты уверена, что с тобой всё будет в порядке? — спрашивает Каэлиан с водительского сиденья.
Смотрю на него, мой дом прямо по дороге. Я припарковалась в лесу, вдали от дома и посторонних глаз. Каэлиан забрал меня здесь раньше, прежде чем мы поехали в Калифорнию. Теперь, когда я вернулась и нахожусь на расстоянии вытянутой руки от своего дома, мне кажется, что всё вокруг наполнено злом, с которым я не уверена, готова ли иметь дело.
Но время пришло, и прошло слишком много времени с тех пор, как я ушла. Мне, по сути, уже сказали, что я не могу выходить из дома, но я пошла против их приказа и сделала то, что хотела. Ушла не на один день в библиотеку и не на несколько часов. Я ушла на целый день. И даже больше.
Я вернусь вся в крови, со смертью на руках, пахнущая сексом. Если раньше я не попала в ад, то теперь точно попаду.
Киваю. Что бы ни случилось, завтра я выйду оттуда, чтобы продолжить свой бой. Я больше не позволю им запирать меня в их метафорической камере. Если для этого придётся взять с собой Арию и больше никогда не возвращаться, значит, так тому и быть. Но я покончила с ними. Если сегодняшний день чему-то меня и научил, так это тому, что я устала слушать всех подряд. Мне надоело быть под контролем зла.
Я сама выбираю свой путь.
На хрен злое прошлое моего отца. К чёрту тётю и дядю. К хренам подражателя. На хер их всех.
Каэлиан многому научил меня за то время, что мы провели вместе. Но самое главное, я могу принять эту манию внутри себя, и мне необязательно быть самой себе злейшим врагом.
Я могу быть собой, сумасшедшей и всё такое. И могу наслаждаться каждой долбанной секундой этого.
Я наклоняюсь и быстро целую его.
— Со мной всё будет хорошо. Увидимся завтра в «Инферно».
Я тянусь к дверной ручке, но в последний момент Каэлиан хватает меня за руку и притягивает обратно к себе.
— Это чертовски херовый поцелуй, Рэйвен, — говорит Каэлиан за мгновение до того, как его рот прижимается к моему: пухлые губы и острые зубы сталкиваются в схватке с тревогой. Я чувствую это в нём. Каэлиан не знает, что произойдёт, и это его не устраивает. Он хочет защитить меня и предотвратить то, что неизбежно произойдёт, но парень не может управлять судьбой.
И я думаю, что это его самая тяжёлая битва.
Я откидываюсь назад, затаив дыхание и чувствуя головокружение от его властных губ. Слегка улыбаюсь Каэлиану, выскальзываю из его «БМВ» и сажусь в свою машину. Затем завожу её, и он ждёт, пока я выеду из леса, прежде чем отъехать и направиться домой.
Время встретить музыку судьбы.
Сворачиваю на главную дорогу и быстро выезжаю на нашу длинную подъездную аллею. Свет выключен, и мне должно быть легче от мысли, что они, возможно, заснули, полностью забыв обо мне и моих недостатках, но я знаю, что это не так.
Как будто весь дом замер и ждёт, когда разверзнется ад. Я подъезжаю к машине тёти Глории, выключаю фары и глушу мотор. Мгновение сижу, слушая стрекотание сверчков на улице и наблюдая за ночными светлячками, кружащими в воздухе.
Глубоко вздохнув, убираю телефон в карман и выхожу на улицу. Гравий скрипит под моими ботинками, и я поднимаюсь по ступенькам крыльца, делая глубокий вдох, прежде чем вставить ключ в замок. Ощущение зловещее, когда раздаётся громкий щелчок, отпирающий дверь.
Я медленно открываю дверь, едва в состоянии что-либо разглядеть. В доме царит кромешная тьма, не горит ни один светильник. Но дом не кажется пустым.
Он странно... полон.
Я снимаю обувь, вешаю ключ на крючок на стене и вхожу внутрь. Моё сердце бешено колотится в груди. И я прерывисто выдыхаю. Затем оглядываюсь по сторонам, испытывая неприятное ощущение, что за мной наблюдают, но никого не вижу. Никого.
— Эй? — шепчу я, надеясь, что это Ария, и она пришла предупредить меня о том, в каком настроении находятся мои тётя и дядя.
Но мне никто не отвечает.
По коже бегут мурашки, и я бросаюсь к лестнице, когда из темноты появляется тень.
Блядь.
— Ах ты, маленькая шлюха, — рявкает тётя Глория с тяжёлой сковородой в руке.
У меня от шока расширяются глаза, когда она поднимает руку, готовая ударить меня по голове. Я бросаюсь наутёк, но тут меня обхватывают руки, и, подняв голову, вижу, что это дядя Джерри удерживает меня на месте.
— Время покаяться, Рэйвен, — говорит дядя, подталкивая меня к тёте Глории как раз в тот момент, когда она опускает руку, и дно сковороды касается моего лба.
Всё погружается во тьму.
Приоткрываю глаза, и чувствую, как лоб пульсирует. Я открываю глаза и вижу флуоресцентный свет надо мной. Касаюсь рукой лба. Чувствую неприятную, болезненную шишку между глаз.
Там, где тётя Глория ударила меня.
Я шиплю сквозь зубы.
— Зашибись.
Я сажусь, и мои глаза расширяются, когда вижу, что снова нахожусь в подвале. Обнажённая. Ни на мне, ни в камере со мной нет ни клочка одежды.
Мой рот наполняется желчью при мысли о том, как мои тётя и дядя раздевают меня, глядя на моё обнажённое тело. Испытующий взгляд дяди и его изучающие пальцы.
Я прочищаю горло, мой желудок сжимается от отвращения.
Я прижимаю руки к телу и понимаю, что мои запястья и лодыжки скованы. Кроме того, обычно меня приковывают не здесь. Длинная тяжёлая цепь тянется из моей импровизированной камеры, прикреплённая к цементному полу подвала.
Как будто они передвинули вещи и создали что-то вроде тюремной камеры в углу подвала. С двух сторон меня окружают решётки, с двух других — кирпичные стены.
Здесь больше ничего нет. Здесь нет никого, кто мог бы меня спасти. Надо мной нет ничего, кроме лампы, более яркой, чем в кабинете врача, что делает невозможным ощущение комфорта внизу. Я делаю шаг вперёд, надавливая на прутья, которые тянутся от потолка до пола. И те не двигаются с места. Они надёжно закреплены.
Я дёргаю за цепи, и они лязгают о металлические прутья камеры, но в остальном не двигаются. Как будто они... планировали это. Как будто они всегда знали, что я окажусь здесь в ловушке, обнажённая и одинокая.
Я сажусь у стены, подтягивая колени к груди и обхватывая их руками. Интересно, как долго они будут держать меня здесь на этот раз. Будет ли Каэлиан интересоваться, где я? Будет ли он искать меня?
Убьют ли меня тётя и дядя на этот раз? Неужели на этом всё закончится?
Я бы сражалась с ними насмерть. Сражалась бы с ними, пока не превратилась в окровавленное тело на полу. Ненавижу, что они одержали верх, напав на меня в темноте, пока я была слаба.
Каэлиан был бы недоволен.
Он так многому меня научил, но когда пришло время использовать свои чувства и определить, что что-то не так, я оступилась. Упала духом, хотя знала, что что-то не так. Хотя знала, что иду в логово льва и не выберусь оттуда живой, если не буду бороться изо всех сил.
И всё же я сижу здесь, голая и напуганная. И в их власти делать всё, что им заблагорассудится. Они могут убить или пытать, или оставить меня гнить здесь, пока от меня не останутся кости и пустое сердце.
Я сижу в углу, моя обнажённая кожа замерзает на влажном цементном полу. Ни одеяла, ни ведра, чтобы сходить в туалет. Ничего, что сделало бы их хоть немного человечнее.
Это хуже, чем тюремная камера.
Здесь только я и четыре стены.
Я то и дело задрёмываю, из-за закрытых окон невозможно разобрать, ночь сейчас или день. Чувствую себя потерянной и одинокой. Я не слышала ни звука голоса Арии. Я скучаю по ней.
Я скучаю по Каэлиану.
Моё сердце сжимается в груди, на глаза наворачиваются слёзы, и я опускаю голову между коленей. Такая потерянная. Мне так холодно.
Так одиноко.
Некоторое время спустя меня выводят из оцепенения звуки шагов. Не уверена, спала ли я или мой разум онемел, но моя шея затекает от неудобного положения, а конечности покалывает от напряжения из-за холодного воздуха подвала.
Дверь открывается с другой стороны подвала. Сквозь коробки, прачечную и пустые места на шаткой старой деревянной лестнице проникает свет со второго уровня. Я не уверена, означает ли это, что сейчас день, или они просто включили свет.