«Что за долбанная сука».
Ария не говорит ни слова, но я знаю, что ее задели эти слова. Она смотрит на меня, как на идола или что-то вроде того, и я стараюсь играть эту роль для нее как можно лучше. И скрываю от нее свою темноту. Ей не нужно быть запятнанной.
Мной.
Ария знает мой план на ночь. Она знает, что нужно меня прикрыть. Тетя Глория всегда проверяет меня. Проверяет, не совершаю ли я грехов в ее доме. Что я могу сделать? Этот дом ничем не наполнен. Здесь у меня нет пороков. Я держу своего внутреннего монстра взаперти, пока не окажусь далеко-далеко от этого дома. Я знаю, что тетя Глория и дядя Джерри видят эту часть меня, по крайней мере, ее частичку.
Я думаю, иногда она надеется, что поймает меня на грехе. Как будто, если тетя Глория увидит во мне плохое, я сгорю, как ведьма. Она хочет, чтобы я расплавилась на кресте или чтобы мои глаза почернели, как у одержимого демона. Она не знает, что то, что внутри меня, гораздо темнее, чем ведьма или демон.
То, что внутри меня, — это смерть.
Именно эта смерть делает побег сегодня вечером таким важным. Чтобы защитить Арию, чтобы защитить себя. Меня пугает не тьма внутри меня.
Меня пугает то, как часто эта тьма выходит на свет.
Возможно, я должна чувствовать вину за то, что Ария прикрыла меня сегодня вечером, но я отказываюсь оставаться здесь и видеть последствия того, что я не буду бороться. Сегодня вечером она согласилась отвлечь своих родителей. Я даже не сообщила Реджи, что сегодня вернусь. И Коргану тоже. Никто не знает, что я приду, но они меня не прогонят. Я не позволю.
Я ем мало, потому что не могу сражаться на полный желудок. Вместо этого я режу все на кусочки, гоняя их по тарелке и откусывая время от времени. Я позволяю остальным доесть первыми, даже встаю вместе с ними и мою посуду. В моей голове туман. Я жду, когда выберусь отсюда. Я терпеливо позволяю времени пройти, пока не наступает приемлемое время, чтобы улизнуть.
— Рэйвен, ты выглядишь какой-то уставшей. Ты в порядке?
«Благослови сердце Арии, она видит, как я теряю контроль».
Я улыбаюсь ей, слегка прикрыв веки.
— Я очень хочу спать. Наверное, первый день был очень напряженным.
Тетя Глория и дядя Джерри окидывают меня беглым взглядом. Смотрят, не случилось ли чего-нибудь неладного. Я вытираю руку о кухонное полотенце.
— Я, наверное, пойду спать, если вы не против?
Тетя Глория прищуривает глаза.
— Не забудь помолиться, — предупреждает она.
«Как будто мы не молились меньше тридцати минут назад? Хорошо».
Ария тайком улыбается мне, и теперь я понимаю, насколько она на самом деле замкнута. Держу пари, она хочет жить опосредованно через меня, быть моим помощником и смотреть, как я делаю все эти греховные вещи. Хотя я так хочу, чтобы Ария расправила крылья и стала свободной, потому что ни одна птица не заслуживает торчать в клетке, она не должна быть запятнана всем тем, чем являюсь я.
Я никогда этого не допущу.
Я проскальзываю вверх по лестнице, запах ветчины витает в коридорах до самой моей комнаты. Зайдя внутрь, скольжу взглядом по висящему над изголовьем кровати кресту, затем опускаюсь к покрывающему ее розово-красному цветочному одеялу. В этой комнате находится все, чем я не являюсь. Я хочу грань. Мне нужна опасность в жизни, немного тьмы и мрачности на моих стенах. Светлый, цветочный, святой образ жизни — это не про меня.
Девчачье дерьмо тоже не по мне.
Я подхожу к кровати, встаю на колени и вытаскиваю из-под нее свою спортивную сумку. Обычно мне удается выкрутиться, сказав, что я работаю в библиотеке, но и тетя, и дядя знают, что я работаю только по выходным. Они не разрешают мне брать дополнительные смены. Они знают мое расписание, потому что делают копию для себя.
Сегодня, в понедельник, я не могу работать. У меня нет причин уходить, а это значит, что мне это не позволено. Но я не могу здесь оставаться. Мне здесь тесно. Мой вчерашний бой не принес облегчения, как это обычно бывает, что меня немного беспокоит. Я чувствую, что теряю время. Время между боями становится все короче, и скоро я не смогу насытиться после боя.
«Что я тогда буду делать?»
Я расстегиваю молнию на сумке, заглядываю внутрь и вижу свежевыстиранный черный спортивный лифчик и шорты. Те самые, которые я нашла в бюро находок в спортзале. Они совсем новые, и я знаю, что тетя Глория никогда бы не купила их для меня. Это, а также часть моей зарплаты уходит тете и дяде. Единственные деньги, которые я могу оставить себе, я откладываю. Это моя тайная заначка, деньги, которые я откладываю на свой грандиозный побег. У меня есть тысячи, но все равно кажется, что этого недостаточно.
Я застегиваю сумку, беру из шкафа толстовку и ботинки. Надев на ноги ботинки, я хватаю с кровати остальные вещи и направляюсь к окну. На втором этаже не так много простых способов спуститься вниз. Но, к счастью, в старом фермерском доме крыша наклонена в обе стороны, так что если я буду пробираться, то смогу легко спрыгнуть, не поранившись.
Когда я поднимаю окно, старая деревянная рама скрипит о стекло. Я вздрагиваю, оглядываясь через плечо и ожидая услышать топот ног, несущихся вверх по лестнице.
Никто не приходит, и я воспринимаю это как сигнал убираться отсюда к чертовой матери. Я выбрасываю свою сумку, слушая, как она с мягким стуком падает на траву.
«Что ж, пора идти».
Я выскальзываю наружу и разворачиваюсь, как можно осторожнее закрывая окно. Оставляю его приоткрытым, настолько, чтобы суметь просунуть под него пальцы и открыть его, когда вернусь.
Глубоко вздохнув, я разворачиваюсь, пригибаюсь и как можно тише иду по крыше. Я ступаю легко, зная, что этот дом достаточно старый, а крыша достаточно тонкая, и мои шаги могут услышать, если они будут слишком тяжелыми. Или, если я коснусь ногами слишком ветхого места на крыше, мне кажется, что я провалюсь прямо на второй этаж.
Присев, я начинаю скользить вниз. Грубая текстура битумной черепицы царапает мне руки, как наждачная бумага. Кожу саднит, и я сжимаю челюсти от раздражения и дискомфорта.
Я не могу поранить руки перед боем. Ебаный ад.
Я перепрыгиваю с одного конца дома на другой, опускаясь достаточно низко, чтобы спрыгнуть на землю. К счастью, я нахожусь в конце дома, в прачечной, а не в гостиной, где, я уверена, они все сейчас находятся.
Сглотнув, я прыгаю, согнув колени при приземлении. Тело подается вперед, ладони врезаются в траву, и я восстанавливаю равновесие.
— Черт, — шепчу я, чувствуя, что была слишком громкой во время своего побега.
Однако тетя и дядя не бросаются за мной в погоню с распятием в руке, так что я воспринимаю это как разрешение убраться отсюда ко всем чертям. Я вытаскиваю из кармана ключи, поднимаю с земли сумку и мчусь сквозь темноту к своей машине.
Это самое страшное.
Возможно, мне удастся незамеченной выбраться из дома. Но смогу ли я завести машину и проехать по нашей гравийной дорожке так, чтобы меня не услышали?
Виляя между машинами, я пробираюсь к двери со стороны водителя и использую ключ вместо брелока, чтобы отпереть ее. Открыв дверь, морщусь, быстро заскакиваю внутрь и закрываю дверь. Я не могу рисковать верхним светом, чтобы не предупредить о моем побеге. Прижимаю руку к лампочке, ожидая, пока она выключится. Тепло нагревает мою ладонь, и наконец, через несколько секунд машина погружается в темноту.
Я бросаю свою сумку на пассажирское сиденье, дрожащими пальцами снимаю с шеи цепочку с крестом и швыряю ее на центральную консоль.
Затаив дыхание, я вставляю ключ в замок зажигания и поворачиваю его. Машина с грохотом заводится, и я чувствую, как на моей коже выступает пот, от боязни, что сейчас они выскочат через переднюю дверь.
Они этого не делают.
Я молюсь, чтобы Ария просто так отвлекла тетю и дядю, чтобы они не увидели меня в окна.
Не включая фары, я переключаюсь на задний ход и выезжаю с длинной подъездной дорожки. Это занимает у меня слишком много времени, так чертовски много времени, но в конце концов дом заслоняют деревья, и я даю газу, выезжая задним ходом.
Выбиравшись на главную дорогу, я облегченно вздыхаю, включаю фары и увеличиваю обороты двигателя.
Моя кожа тут же покрывается мурашками, а на губах появляется редкая улыбка. Я направляюсь в сторону «Инферно», и во мне начинает закипать кровь.
Мне это было нужно. Очень сильно.
Подъехав к захудалому бару, я паркуюсь на обочине улицы и беру свою сумку, по пути к входной двери оглядывая пустой переулок. Этот бар — прикрытие входа в «Инферно». Когда-то «Святой Микки» был оживленным, но сейчас он заброшен. Стены едва держатся, из-за гнили и запущенности краска и обои отслаиваются, балки и дерево разваливаются на глазах. Меня все это не волнует, и я не обращаю внимания на то, в каком упадке находится бар. Единственное, что меня интересует, — это дверь в подвал, ведущая в «Инферно».
Я открываю дверь, прохожу через пыльную кладовку и направляюсь к двери в подвал. Там кромешная тьма, и, спускаясь по узкой лестнице, я включаю на своем телефоне фонарик.
В конце коридора, за пустыми полками, находится еще одна дверь, ведущая в канализацию и туннели под городом. Я направляюсь туда, открываю дверь и сталкиваюсь лицом к лицу с Бэрроном.
Хранитель «Инферно». Тот, кто позволяет вам войти или отказывает вам в доступе.
Увидев меня, Бэррон сужает глаза, напрягает свои толстые руки размером с мою голову.
— Рэйвен, ты сегодня не должна была быть здесь.
Я вздергиваю подбородок, отказываясь разворачиваться.
— Я хочу сегодня драться.
Он качает головой.
— Ты знаешь, что Реджи разрешает тебе драться только в запланированные вечера. Ты не должна драться до следующей пятницы.
Стиснув зубы, я бросаю:
— Я знаю, что Реджи так говорит. Но люди все время приходят в последнюю минуту и дерутся. — Я перекидываю сумку через плечо. — Я могу сделать то же самое. Позволь мне войти.