Мне нужны ответы.
Быстро приняв душ, прежде чем переодеться, я чувствую себя в ловушке собственной кожи. Даже перепихон со Скоттом меня не успокоил. Во всяком случае, я чувствую себя более взволнованным, чем раньше. Я выскальзываю в коридор, ожидая, пока патрульный охранник повернется спиной и пойдет в другом направлении.
Мы заперты на ночь, но это меня не останавливает; Я могу легко сливаться с тенями и двигаться, не видя. Становлюсь единым целым с тьмой, которая охотно приветствует меня дома.
Проходя мимо, я смотрю на комнату Бруклин, свет льется из-под двери. Искушение войти достигает предела, но я воздерживаюсь, заставляя себя вместо этого подойти к двери Хадсона. Ребята внутри, играют в карты и смотрят футбол по большому телевизору. Полагаю, богатые приемные родители окупаются. Он в два раза больше моего.
— Привет, — приветствую я.
Они поворачивают головы, когда я хватаю пакетик чипсов с его стола и плюхаюсь на кровать рядом с Илаем. Кейд и Хадсон возобновляют игру в покер, а Илай шаркает руками, освобождая место на матрасе для меня. Его голова вернулась в другую книгу, даже тише, чем обычно после утренней драмы.
— Думал, у тебя была компания? — спрашивает Кейд.
— Заскучал. Думал, вместо этого я приду и достану вас.
Хадсон бросает карты, самодовольно улыбаясь брату. — Флеш-рояль, ублюдок. Ты проиграл. Опять.
Кейд хмурится. — Ты мошенник.
— Нет, просто лучше тебя. Ты слишком много думаешь, вот в чем проблема, — хихикает Хадсон. — Разве вы, математики, не должны быть умным дерьмом?
— Не начинай со мной снова. Я не в настроении.
— Не моя вина, что ты гребаный неудачник.
Кейд встает с сердитым фырканьем и направляется к заполненной полке рядом с кроватью, перетасовывая пару учебников и хватая одну из спрятанных за ней банок газировки. Нам пришлось пополнить запасы после большой зачистки прошлой ночью. Время от времени власти напрягаются и пытаются применить к нам свою власть. Как будто мы еще не все умеем что-то скрывать. Вы учитесь быстро жить в этом месте.
Хадсон снова тасует карты. — Хочешь войти?
Я рассматриваю его на мгновение. — Каковы ставки?
— Ну, Кейд неделю пишет мои сочинения. Что ты можешь предложить?
Я пожимаю плечами. — Я знаю, чего хочу, но тебе это не понравится.
— Попробуй, — возражает он.
— Я хочу знать, что произошло между тобой и Бруклин.
Хадсон на мгновение закусывает губу, сосредоточившись на картах в руках. Я могу сказать, что попал в больное место, но мне все равно. Мне нужно знать, что произошло, это сводило меня с ума уже несколько недель, и я не могу ждать ни секунды дольше.
— Неа. Не моя история, чтобы рассказывать, — наконец отвечает он.
— Дружище, вроде так. Ты тот, на кого она напала.
— Если бы она знала, что я сказал тебе, мы бы никогда ее больше не увидели.
Я рассмеялся. — Мы все равно ее не видим, благодаря тебе.
— Серьезно, Никс, не торопись. Выбери что-нибудь другое.
Вздохнув, я принимаю свою стопку карт. — Ладно, начинай.
Хадсон предлагает Кейду руку помощи, но он отказывается. Мы только вдвоем стоим лицом к лицу, и я полон решимости уйти, по крайней мере, имея какое-то представление о том, с чем мы имеем дело.
— Я хочу знать, почему ты называешь ее дроздом, — говорю я.
Он выглядит удивленным, но это быстро превращается в раздражение. — Кровавый ад. Ты ведь не оставишь это?
— Неа. Пора признаться.
Я могу сказать, что остальные тоже заинтересованы, их головы оживляются, когда мы начинаем играть. Даже Илай, заглядывающий из своей книги, когда думает, что никто не смотрит. У меня довольно приличный хэнд (Прим.: Хэнд — Первоначально была основана на широте человеческой рук), и, несмотря на уверенность Хадсона, его лицо слишком многое раскрывает. Он всегда разгорячен, полон эмоций и гнева. Там, где я хладнокровен и бесчувственнен, он весь в огне и сере. Я могу использовать это против него.
— Отлично. Но если я выиграю, ты должен убедить Бруклин поговорить со мной. Наедине.
Я фыркаю на его требование. — Ты действительно думаешь, что она пойдет на это?
— Я не просил говорить ей правду. Доставь ее сюда любыми средствами.
Похоже, Хадсон готов играть грязно. У меня нет никаких сомнений по этому поводу. Мы играем в полной тишине, оба подстегиваемые перспективой получить соответствующие призы. Когда я в конце концов выигрываю, он с разочарованным вздохом бросает карты.
— Ты проиграл, — самодовольно хвастаюсь я.
— Ну и к черту. У нас есть что-нибудь выпить?
Кейд поднимает расшатанную половицу и передает пиво, ставя деревяшку на место над нашим секретным тайником. — Нам нужно расплатиться с Рио, прежде чем он выломает эту дверь и убьет нас всех. Ты же знаешь, как он относится к просроченным платежам.
Делая длинную затяжку, Хадсон кивает. — Я займусь этим завтра.
Мы все усаживаемся, и он вертит напитки в руках, тщательно подбирая слова. — Ребята, вы знаете, что родители Кейда усыновили меня пять лет назад, когда мне было шестнадцать. Чего вы, возможно, не знаете, так это того, что до этого я жил в приемной семье. Меняя их годами с места на место, я вошел в систему в двенадцать лет. В конце концов я оказался в месте под названием «Святая Анна», адской дыре, управляемой католиками. В этом месте не было ничего святого.
Он осушает пиво несколькими отчаянными глотками.
— Я пробыл там всего несколько месяцев, прежде чем меня усыновили. Это была удача по сравнению с другими, которые были просто поглощены системой и забыты. Мы все ходили в одну и ту же школу в нескольких милях отсюда. В первый день спортсмены схватили меня, и я оказался в кабинете медсестры с синяком под глазом.
Хадсон смеется, как будто это воспоминание какое-то смешное.
— Я был там не один. Она растянулась на стульях, салфетки заткнули ее окровавленный нос и щеголяла большая толстая губа. Когда я сел с пакетом со льдом, она посмотрела мне в глаза и сказала “я надеюсь, что другой парень выглядит хуже, чем ты.”
Кейд фыркает, весело качая головой. Я бросаю взгляд на Илая, его украдкой глаза прячутся за страницами, пока он ловит каждое сказанное слово. Мы все слишком глубоко запутались с этой девушкой для нашего же блага.
Хадсон скрещивает руки, напрягаясь от воспоминаний. — Я видел ее дома, но до этого мы никогда не разговаривали. После этого я не выпускал ее из виду. Мы были неразлучны. Бруклин была чертовски настойчива. Хрупкая, невинная… но чертовски вспыльчивая, когда ей нужно было быть. Если она когда-либо видела, как над ребенком издеваются или кто-то из приемных опекунов избивает кого-то, она была первой, кто бросался в драку. Даже если это доставляло ей неприятности. Черт, она получила удовольствие от этого.
Голос Хадсона высыхает, и он избегает всех наших взглядов. — Правда в том, что я… восхищался ею. Я прокрадывался в ее комнату ночью всякий раз, когда слышал ее крик, и заползал на крошечную двухъярусную кровать, чтобы прижать ее к себе. Боже, она была такой соблазнительной и чертовски красивой. — Он улыбается про себя при воспоминании. — Она просто раздвигала для меня ноги, и казалось, что все остальное, кроме нас двоих, не имело значения. Я не мог насытиться. Но даже тогда ее преследовали. Другие сказали, что она была одной из первых детей Святой Анны, живя там с тех пор, как ей исполнилось десять лет. Никто не знал почему, она отказалась говорить об этом.