Она бормочет что-то, перечисляя названия модных юридических фирм и экстравагантные суммы денег, но все, что я слышу, это гулкое сердцебиение в ушах. Как будто земля подо мной провалилась, и я кувыркаюсь в свободном падении. Восемнадцать месяцев моей жизни, принесенных в жертву во имя того, чтобы поставить Хадсона на ноги и вернуть его домой.
Неужели все это было зря?
Я не могу потерять его. Не так.
— Кто свидетель? — Я прерываю поток ее слов.
— Послушай, Кейд. Я не думаю…
— Скажи мне, кто это!
— Я не хотела тебя огорчить…
Я хватаю ее руку, крепко сжимаю ее, и мои глаза наполняются слезами. Мы оба на грани срыва, столкнувшись с перспективой навсегда удалить Хадсона из нашей жизни. Что бы вы ни говорили о моих поверхностных родителях, но вы не можете упрекнуть их в любви к моему приемному брату. Мама любит кости этого мудака и любит последние пять лет с тех пор, как он присоединился к нашей семье. Даже когда он разбил ей сердце.
— Пожалуйста. Это кто? Я не скажу ему, — рассуждаю я.
Она решительно кивает. — Дай мне кое-что.
— Хм?
— Не прикидывайся со мной дураком, мальчик. Я твоя мать, ради всего святого. Когда ты был подростком я убирала твою спальню достаточно раз, чтобы знать, чем ты там занимался. А теперь дай мне чертову сигарету, пока я не сошла с ума.
Я неохотно отдаю пачку и зажигая ей. Она откидывается назад, вдыхая полной грудью и, кажется, слегка расслабляется. — Твой отец убьет меня, если увидит это.
Я пожимаю плечами, внимательно наблюдая за ней. — Я не скажу, если ты не скажешь.
Какое-то время мы сидим в тишине, пока она наслаждается своей сигаретой. Тем временем я схожу с ума, отчаянно пытаясь понять, что можно получить, отправив Хадсона за преступление, в котором он не виноват. Судья согласился, что Блэквуд был лучшим решением. Хадсон был не в своем уме, он все еще не в своем уме. Ему не нужно наказание, ему нужна помощь.
Кто мог выйти вперед спустя столько времени?
— Мне нужно знать, — говорю я, разрушая маленькое маминое заклинание.
Ее мгновенное облегчение вскоре исчезает, когда ее лицо падает. — На допросах в полиции пропал один человек, Кейд. Один человек, который не говорил и заполнял пробелы.
— Я не понимаю… Я думал, свидетелей нет? Хадсон был там один.
— Это… не совсем так. Мама колеблется, щеки краснеют от смущения. — Мы пошли с этой историей, чтобы улучшить ситуацию для Хадсона. Адвокаты все просчитали, сделали так, что это наш единственный вариант, если мы хотим избежать пожизненного заключения. Кто может возбудить уголовное дело, когда нет никого, кто мог бы свидетельствовать о том, что произошло, кроме мертвого трупа?
Я пощипываю переносицу, борясь со своим гневом. — Значит, кто-то был там в ту ночь? Кто-то видел, что Хадсон сделал… с ним?
— Вот почему Хадсон легко отделался. — Мама кивает в подтверждение. — Его голос был единственным, что было слышно. Она просто вела себя так, будто все это было дурным сном, и мы использовали это в своих интересах. Сделали вид, будто ее и не было в ту ночь. Женщина была накачана наркотиками до небес, это не требовало особых убеждений. Но теперь… его дело оспаривается.
Копейка падает, и я хочу заболеть. Это ужасное осознание, когда я оглянулся назад, вспоминая недели беспокойства, когда они анализировали данные с места преступления, собирая показания Хадсона, нас, его друзей и однокурсников. Собирая воедино разум человека, сломленного детскими обстоятельствами, достаточно, чтобы он почувствовал необходимость улизнуть от своей идеальной жизни с нами обратно к сумасшедшей матери, которая вместо этого бросила его из-за наркотиков.
“Он хотел спасти ее, но вместо этого разрушил свою жизнь.”
— Это его мать, Стефани, — с отвращением говорю я.
Мама кивает.
Стефани была там той ночью. Все это время меня кормили большой жирной ложью. Это Хадсон пробрался домой, а она ушла, оставив своего обидчика, который не слишком обрадовался возвращению Хадсона. Это была самооборона, или я так думал. Это была история, которой меня кормили. Или точнее… ложь.
— Она все видела, Кейд. Просто отказывалась признавать это до сих пор.
Образ наркоманской матери Хадсона всплывает у меня в голове. Я видел только фотографии, небольшие фрагменты, которые я мог почерпнуть от своего травмированного брата, который отказывался признавать жестокое обращение в детстве, которое исказило его разум.
— И сейчас? — Я нажимаю, зная, что худшее еще впереди.
— Стефани хочет дать показания. Против собственного сына. Она угрожает обрушить все это на нас. Что на самом деле произошло той ночью… она собирается все это раскрыть.
Все, что я могу сделать, это смотреть в полные боли глаза мамы, тяжесть ответственности на моих плечах медленно придавливает меня к земле. Все это время я боролся за то, чтобы защитить Хадсона от самого себя. Я не мог видеть, что реальная угроза просто ждала своего часа, запутавшись во лжи и готовая нанести удар в подходящий момент.
Хадсон убивал ради нее, поистине жалкое оправдание для родителя.
И теперь она собирается похоронить его за это.
25
Бруклин
Dark Signs by Sleep Token
Я стою в длинной очереди возле поста медсестры, ожидая, чтобы забрать свои утренние лекарства. Повсюду вокруг меня пациенты-зомби шатаются и спотыкаются, выстраиваясь в очередь за очередной дозой успокоительного, чтобы пережить день. Мне так же плохо, мои руки трясутся, а тело потеет.
— Илай Вудс! — зовет медсестра из своего люка.
Я поднимаю голову и нахожу Илая в толпе. Он крадется вперед и берет маленький бумажный стаканчик с таблетками, быстро отталкивая их, прежде чем высунуть язык для проверки.
— Чистый. Двигайтесь дальше.
Илай отбрасывает чашку и уходит, направляясь прямо в столовую. Я слежу за каждым его шагом, за его узкими джинсами отчетливо видны мышцы ног, хорошо отточенные бегом. У меня снова мелькают парни в голове, как они играли на моем теле, как на отлаженном инструменте, когда я была зажат между ними на выходных.
— Бруклин Уэст!
Насильно вырываясь из мечтаний, я забираю свои лекарства у серолицей надзирательницы и глотаю многочисленные таблетки. Задушить их без рвоты практически невозможно, но со временем у меня было много практики.
— Язык, — требует она, вызывающе приподняв бровь.
Открыв рот и высунув язык, как и просили, я вскоре отмахнулась коротким кивком. — Хорошо. Вас ждут в кабинете профессора Лазло в десять часов для укола. Следующий!
Мой желудок сжимается, когда меня наполняет страх. Отойдя от очереди, я изо всех сил пытаюсь сохранить ровное дыхание. Каждый дюйм моего тела невольно дрожит, несмотря на все мои усилия. “Почему я так его боюсь?”
Голоса расплываются вокруг меня, пока я стою как вкопанная, потерявшись в своей голове. Я говорю себе, что это просто другие говорят, но страх тем не менее ползет по моему позвоночнику. Сколько бы таблеток я ни проглотила, тени и голоса не оставят меня в покое. Они отказываются возвращаться в эту маленькую коробочку в моем сознании и пробираются обратно, когда я меньше всего этого ожидаю.