Я дергаю за кожаный ремешок, пытаясь высвободить запястья, но это бесполезно. Он меня совсем запутал. Когда его голова упирается во внутреннюю часть моего бедра, мои бедра невольно вздрагивают, пытаясь усилить трение. Неважно, как громко моя голова говорит мне кричать, мое тело предает меня.
— Ты не оставила мне иного выбора, кроме как уйти, — бормочет он, скользя губами по моему телу, пока не оказывается надо мной, полностью контролируя ситуацию. Рука Хадсона снова хватает меня за горло, сжимая невероятно сильно и предлагая мне только глотки воздуха.
— Ты чертовски моя, — заявляет он собственнически.
— Ты не владеешь мной. Ты никогда этого не делал.
— Это гнусная ложь, и ты это знаешь. Позволь мне напомнить тебе.
Его член гладит мои складочки, но не входит, дразня скользкое отверстие и сводя меня с ума. Рука сжимается сильнее, мои легкие горят от недостатка кислорода, и я корчусь под ним, все еще отчаянно пытаясь вырваться. Все, что угодно, лишь бы положить конец больным, знакомым пыткам.
— Есть что сказать, Брук?
Зубы Хадсона царапают мое ухо, когда он кусает, меня пронзает вспышка боли. Тепло разливается внутри меня, несмотря на мои внутренние протесты и бушующий гнев. Когда он отпускает мое горло ровно настолько, чтобы я могла ответить, я отчаянно втягиваю драгоценный воздух.
— Только… трусы… бегут, — заикаюсь я.
Хадсон отстраняется, чтобы посмотреть на меня, и я бью его головой так сильно, что у меня стучат зубы. Наконец, мои руки освобождаются от ремня, и я отталкиваю его мускулистое тело от себя, наслаждаясь его воем от боли. Я убегаю с кровати, намереваясь выбраться трусливым путем и сбежать.
— Ты чертовски не в себе, — рявкаю я.
Бросив последний взгляд на Хадсона, я вижу, как мой план испаряется. Откинувшись на подушки с самым виноватым и пристыженным видом, Хадсон просто кивает и потирает больную голову.
— Я был трусом. Чего бы это ни стоило, — его глаза разочарованно закрываются, — мне не следовало уходить. Как бы сильно ты меня не оттолкнула. Уйти было самой большой ошибкой в моей жизни.
Эти океанические шары вспыхивают, пронзая мой череп интенсивностью его взгляда. Он выглядит таким разбитым, совершенно опустошенным.
— Дрозд… Прости.
Туман от наркотиков рассеивается, когда мы изучаем друг друга, словно иностранные экземпляры, пойманные в пузырь злобного, гноящегося сожаления. Столько взаимных страданий и ненависти пульсирует между нами, но есть нить чего-то другого. Я не могу это назвать. Не гребаное прощение, я не настолько глупа. Но что-то еще.
— Тебе жаль?
Хадсон сглатывает. кивает. Тихо умоляет меня взглядом. Он чертов монстр… как и я. Я не могу сопротивляться его темноте.
Через несколько секунд роли меняются местами, и я забираюсь на него сверху, уверенно оседлав его щедро накачанное тело. Он хмыкает от шока, но не жалуется, когда я прикасаюсь к его губам, движимая бессловесным желанием. Чистая, безумная потребность снова быть кому-то принадлежащей, эта пустая пустота в моей груди, требующая облегчения.
— Я, черт возьми, тебя не прощаю, — рычу я, прижимаясь к его члену своим входом.
— Не ожидал от тебя.
Глаза Хадсона закатываются, когда я опускаюсь на него. Он заполняет мою киску так глубоко, что мне приходится прикусить губу, чтобы сдержать стон. Я начинаю двигаться, оседлав его в таком быстром темпе, что готова развалиться в считанные минуты. В нем нет ничего мягкого или нежного. Его руки крепко сжимают мои бедра, направляя наше движение.
Мы как два разбитых осколка стекла, разбитых и разбросанных без возможности восстановления. Поскольку части смешиваются вместе, вы не можете сказать, какая часть откуда взялась. Это уже даже не имеет значения.
У вас просто хреновый бардак, но он все равно незаменим.
Хадсон слишком сломлен для кого-то еще. Я слишком сломлена для кого-то еще. Я чертовски ненавижу его, но адская часть моего мозга все еще зависима. Мы нужны друг другу, нельзя отрицать эту неприглядную правду.
— Иди ко мне, детка, — приказывает он.
Мое освобождение достигает апогея, наполняя мое тело жаром и ощущением. Хадсон использует короткую передышку, чтобы взять верх, переворачивает меня и прижимает мое лицо к подушке. Он дергает мою задницу высоко и погружает свой член обратно. Я шиплю, наслаждаясь укусом его ладони, раскалывающей мою ягодицу.
— Вот и все, прими свое наказание, как грязная сука, которой ты и являешься, — подначивает он. — В следующий раз, когда ты решишь сойти с ума и взбеситься, я ожидаю, что меня пригласят на прогулку.
Хадсон грубо и жестко трахает меня сзади, болезненно впиваясь ногтями в мою спину. Длинный тонкий палец тянется и дразняще скользит по моему клитору, увлажняя его, прежде чем он находит мой анус. Палец проскальзывает внутрь, и я кричу в подушку, наслаждаясь вторжением.
Хадсон шлепает меня еще раз, толкая пальцем, засунутым глубоко в мою задницу. — Тебе всегда нравилось, когда это грязно. Твоя киска моя, что бы ты ни говорила. Никогда больше не забывай об этом факте, иначе придется заплатить адом.
Его скорость увеличивается, движения становятся дикими, а тепло скручивается внутри меня, как товарный поезд, несущийся прямо навстречу разрушению. Когда его рука возвращается к моему горлу, он обрывает мои крики. Это слишком много, и вскоре я теряю сознание от чрезмерного возбуждения, пока Хадсон крадет у меня оргазм.
— Назови мое чертово имя, — командует он. — Скажи это.
— Хадсон, — стону я, не в силах сдержаться.
Он хрипло рычит, и вскоре по мне разливается горячее облегчение. Мы падаем одновременно, потные тела падают, а ноги переплетаются. Я задыхаюсь, не имея сил оттолкнуть его. Хадсон заправляет волосы мне за ухо и проводит по моим потрескавшимся губам, слишком нежно для моего здравомыслия.
— Перестань так на меня смотреть, блядь — шепчу я.
Он очень мягко касается своими губами моих. — Я не могу.
Когда я пытаюсь пошевелиться и сдвинуть его тело, он фыркает, прижимая меня обратно к простыням. — Не уходи. Пожалуйста, дрозд, не оставляй меня.
Легкие пальцы скользят по моей руке, дразня твердые бороздки и шрамы. На мгновение он обводит ослепительно очевидные ожоги от сигареты, останавливаясь, чтобы рассмотреть их, прежде чем его пальцы переплетаются с моими. Несмотря ни на что, у меня нет сил оторваться.
— Я должна. Я вздыхаю, и это звучит неохотно, что совершенно чуждо мне.
Хадсон хватает одеяло и дергает его, прикрывая наши голые, спутанные тела. Его густо накрашенные руки обвивают меня и притягивают к себе, пока моя щека не упирается в его твердую грудь.
— На этот раз… просто забудь. На одну ночь останься со мной, — бормочет он.
Во мне не осталось ничего, с чем можно было бы бороться. Миллионы причин, почему я должна уйти, но ни одна не имеет значения. Ощущение его кожи и до боли знакомый запах подрывают мой контроль, пока я не перекидываю ногу через его ногу и не сворачиваюсь в клубок.