Бриджит была нейтральна. Я полагала, что принцессы по своей природе более дипломатичны, поэтому она не сказала ничего, кроме того, что если я счастлива, то и она счастлива.
Призрак Джоша маячил на заднем плане, и я вела себя так нервно во время нашего последнего разговора, что он потребовал узнать, в чем дело. Я сказала ему, что у меня месячные, и он заткнулся. Менструация — это отстой, но она была полезным оружием для того, чтобы отбиваться от вопросов мужчин.
Однако сегодня у меня на уме был другой член семьи.
Я помахала на прощание Бриджит и Буту, которые отвезли меня в дом отца — полтора часа езды от Хейзелбурга — чтобы мне не пришлось ехать на поезде или автобусе, и отперла входную дверь. В доме пахло сосновым освежителем воздуха, и мои кроссовки скрипели по полированному полу, пока я искала отца.
Во вторник у него был день рождения. Поскольку в этот день у меня были занятия, работа и фотосессия, я решила удивить его сегодня его любимым тортом от Crumble & Bake.
Я услышала звуки, доносящиеся из комнаты, и, войдя в нее, обнаружила, что отец перебирает бумаги за столом в углу.
— Привет, папа. — Я сняла ремень сумки с плеча и позволила кожаной сумке упасть на землю.
Он поднял взгляд, на его лице было написано удивление, когда он увидел, что я стою там.
— Ава. Я не знал, что ты приедешь домой в эти выходные.
Майкл Чен не был особо красивым мужчиной, но я всегда считала его красивым, как все маленькие девочки считают красивыми своих отцов. Черные волосы с сединой на висках, широкие плечи, щетина на подбородке. На нем была полосатая рубашка-поло и джинсы — его повседневная одежда, а на переносице покоилась пара очков в проволочной оправе.
— Нет. Ну, не на все выходные. — Я неловко улыбнулась. — Я хотела зайти и поздравить тебя с днем рождения. — Я поставила коробку с тортом на стол. — Мне жаль, что мы с Джошем не смогли быть здесь в твой настоящий день рождения, но я принесла твой любимый чизкейк из C&B.
— А. Спасибо. — Он уставился на коробку, но не прикоснулся к ней.
Я переместил свой вес с ноги на ногу, обеспокоена тишиной.
Мы никогда не умели разговаривать друг с другом. К счастью, у нас был Джош, который заполнял наши разговоры болтовней о медицинской школе, спорте и его последних приключениях, вызывающих адреналин. Прыжки с парашютом, банджи-джампинг, зиплайнинг — он делал все это.
Но теперь Джош был в Центральной Америке, и я поняла, как мало мы с отцом успели сказать друг другу. Когда в последний раз у нас был настоящий разговор один на один?
Наверное когда он усадил меня, четырнадцатилетнего ребенка, и объяснил, что случилось с моей матерью.
— Я не понимаю. — Мое лицо исказилось от замешательства. — Ты сказал мне, что мама умерла от болезни сердца.
Я не помнила маму. Я не помнила ничего до "Затмения", кроме кратких моментов, промелькнувших в моей памяти в непредсказуемое время — отрывок колыбельной, исполненной призрачным голосом, плеск воды, сопровождаемый криками и смехом, ожог ободранной коленки после падения с велосипеда. Отрывки прошлого, которые были слишком малы и фрагментарны, чтобы что-то значить.
Конечно, были и мои кошмары, но я старалась не думать о них, кроме как во время терапии, и то только потому, что мне приходилось это делать. Фиби, мой терапевт, считала, что избавление от кошмаров — это ключ к разгадке моих подавленных воспоминаний. Я не была таким квалифицированным психиатром, как она, но иногда мне хотелось огрызнуться, что лучше бы я не вспоминала. Мой мозг подавлял воспоминания не просто так, и нет ничего хорошего в том, чтобы высвободить эти ужасные пейзажи в настоящее.
Иной раз мне хотелось собственными руками выкопать эти воспоминания из своего извращенного сознания и открыть правду раз и навсегда.
Мой отец уперся руками в колени и наклонился вперед с интенсивностью, которая меня нервировала.
— Это не совсем правда, — прошептал он своим глубоким голосом. — Мы сказали тебе это, потому что не хотели тебя расстраивать, но мы с Фиби решили, что ты уже достаточно взрослая, чтобы знать правду.
Мой пульс заколотился в знак предупреждения. Он знал. Надвигалась буря, готовая пролить дождь на всю мою жизнь, какой я ее знала.