Ничего. Слава Богу.
Эйден: Нет, ты не спишь.
Я отмечаю сообщения как прочитанные, но не отвечаю.
Эйден: Хм. Мне нравится, когда ты упрямишься, милая. Это заставляет меня стать твёрдым, думая о том, как выбить из тебя это неповиновение.
Память моих мышц включается в работу.
Я возвращаюсь в то время, когда Эйден обхватил рукой мое горло и вонзился в меня, как сумасшедший, нуждающийся в своем здравомыслии. Словно он не мог проникнуть достаточно глубоко или трахнуть достаточно сильно.
При этом воспоминании мое сердце оживает.
Прошло много времени — почти месяц. Мои сексуальные влечения тоже проходят ломку. Доведение себя до оргазма даже не считается. Это жалко по сравнению с интенсивностью Эйдена.
Конечно, я ему этого не говорю. Но отбрасываю одеяло, потому что становится слишком жарко.
На моем экране появляется еще одно сообщение.
Эйден: Я фантазирую о том, как трахну тебя в следующий раз, когда увижу. У стены, на полу или в общественном туалете. Так много вариантов.
Он так уверен, что я позволю ему трахнуть себя в следующий раз.
Высокомерный мудак.
Эльза: Ты сказал, что не прикоснешься ко мне, пока я тебя не прощу. Я все еще не простила.
Эйден: У тебя есть все причины простить меня. Сейчас ты просто играешь в труднодоступную.
Эльза: Нет.
На самом деле нет. Я просто хочу, чтобы он почувствовал тяжесть своего предательства, осознал, как сильно он поколебал мое доверие. Я не прошу о многом.
Эйден: Да, это так. Поэтому я меняю свою тактику.
Меняет тактику? Что, черт возьми, это должно означать?
Я все еще обдумываю его слова, когда приходит еще одно сообщение.
Эйден: Ты в пижаме с кроликом?
Эльза: Нет.
Эйден: Хм. Значит ли это, что на тебе ничего нет?
Я невольно улыбаюсь. Эйден и его извращенный разум могут стать оружием массового уничтожения.
Эльза: Это значит, что на мне надето что-то другое.
Эйден: И все же, под пижамой ты голая.
Ну, да. На мне только майка и ничего больше.
Но ему не нужно этого знать.
Эйден: Знаешь, чего я хочу?
Я вижу сообщение, но не отвечаю.
Тем не менее, мои соски напрягаются под тканью, когда точки появляются и исчезают.
Он играет со мной.
И это меня заводит.
Ответ не приходит в течение долгих секунд. Когда я думаю, что он отказался отвечать, приходит сообщение.
Эйден: Я хочу трахнуть тебя так сильно во всех возможных позах и напомнить тебе, кому ты принадлежишь. Я буду трахать тебя языком, пальцами и кончать тебе в глотку. Тогда для пущей убедительности я заявлю права на эту девственную задницу. Ты полностью станешь моей. Каждый. Сантиметр. Тебя. Ох, и ты будешь кричать, чтобы весь мир услышал. Затем я искупаю тебя и расслаблю твои мышцы, чтобы вновь поклоняться твоему телу. Когда ты наконец заснешь, то в моих объятиях, а твои ноги будут зажаты между моими. Пока ты будешь отдыхать, я буду наблюдать за твоим очаровательным спящим лицом до утра.
Румянец покрывает меня с головы до ног, под одеждой и на коже. Вспышка желания окутывает меня, как туман, ореол.
У меня перехватывает дыхание, читая и перечитывая его слова.
И будь я проклята.
В глубине души часть меня тоже этого хочет. Эта часть станет моей смертью.
Эйден: Я долго ждал. Ты же знаешь, я не терпеливый человек.
Эйден: Сдержи свое обещание.
Я жду еще пятнадцать минут, перечитывая его грязные слова и потирая бедра, но он больше не посылает никаких сообщений.
Прижимая телефон к груди, я засыпаю с узлом в груди и неудовлетворенностью между бедер.
Утром папа отвозит нас в школу. У него встреча с директором КЭШ по поводу щедрого пожертвования.
В этом кругу щедрые пожертвования означают: Мой ребенок сделан из золота, и он неприкосновенный.
Джонатан делает это все время. Вот почему и Леви, и Эйден неприкасаемы в школе.
Я пыталась убедить папу не делать этого, но Агнус сказал, что я не смогу переубедить его, когда он уже вложил в это свои ресурсы.
Папа решил быть занозой в боку Джонатана, и он ни перед чем не остановится.
Это борьба не на жизнь, а на смерть, нравится мне это признавать или нет.
Соперничать с пожертвованием Джонатана школе это папин способ доказать свою силу. Одно можно сказать наверняка: правление будет в восторге от всех денег, переведенных на их счета.
Тил, Нокс и я расстаемся с папой на парковке. Он направляется в административное здание, пока мы входим в восьмую башню.
— Это так глупо, — вздыхает Тил.
— Согласна, — говорю я.
— Это весело! — Нокс ухмыляется. — Подумайте об этом. Вам не нравится столкновение сил? Это похоже на «Игру Престолов» без драконов.
Я качаю головой.
Тил закатывает глаза.
— Вы двое такие скучные.
Его лицо светлеет, когда Ронан появляется в коридоре с Ксандером.
Смерть идёт с Войной, когда тот что-то говорит быстрым огнем. Они, наверное, снова ссорятся.
Девушки в зале стекаются к ним, будто они боги, ходящие по земле.
И у Ронана, и у Ксандера находится время подмигнуть одной девушке и помахать другой даже во время их ссоры.
Они доступны — даже чересчур. Если бы это были Эйден и Коул, они бы стерли всех из своей непосредственной близости — особенно Эйден.
Коул может быть вежливым, но он не старается изо всех сил установить связь или пригласить людей на вечеринки, как те двое, которые идут к нам.
— Теперь, они не скучные. — Нокс ухмыляется, махая им рукой. — Ро!
— Ох, я тебя умоляю. Не эта головная боль, в которой я нуждаюсь в понедельник утром. — Тил достает свой телефон и просматривает его.
Я начинаю думать, что это устройство ее любимое оружие, когда она решает стереть внешний мир.
— Ван Дорен.
Ронан и Ксандер обнимают Нокса таким неловким братским способом.
Они проводят время вместе с первой тренировочной игры. Нокс стал завсегдатаем вечеринок Ронана — к ужасу папы.
Не уверена, нравится ли это Эйдену, но им двоим, похоже, все равно.
— Как моя травка? — Ронан указывает на него с торжествующим выражением лица. — Я говорил, что ты увидишь трех девочек, как шесть.
Ксандер кивает в нашу сторону.
— Мадемуазель. — Ронан осматривается. — Где моя Кимми?
За это Ксандер дает ему подзатыльник.