Ему показалось, что девочка почти ничего не ела, хотя Том и не мог с уверенностью сказать, сколько должны есть дети в ее возрасте. Он ругал себя за то, что не спросил у миссис Фишпоул, когда у Мэгги день рождения. Он точно не знал, сколько ей лет. Чтобы выяснить все эти вопросы, ему необходимо было снова сходить на постоялый двор.
Мэгги посмотрела на Тома, но ничего не ответила.
— Может быть, ты хочешь принять ванну? — спросил Том.
Девочка упорно молчала. Тома начало раздражать ее поведение, однако он взял себя в руки. Разве можно сердиться на невинную сироту?
— Скажи, чем ты хочешь заняться сегодня? — повторил он, стараясь говорить громче.
Они поднимались по лестнице. Мэгги явно проигнорировала его. Девочка поглаживала ладонью перила так нежно, словно это был котенок, и Том понял, что ему необходима женская помощь.
Он остановился.
— Подожди меня здесь, — велел он и начал быстро спускаться вниз.
Мэгги села на мраморную ступеньку лестницы.
Том испытывал досаду. Он года два мечтал об этой поездке в Лондон, представляя себе, как переступит порог дома Риса и… и поговорит с ним. Правда, что именно он скажет брату, Том не знал. Может быть, он признается, что сильно скучал по нему? Впрочем, нет. Такие эмоции свойственны только женщинам, мужчины же должны скрывать свои чувства. Во всяком случае, так всегда говорил их отец. Его колкости и едкие замечания до сих пор звучали в ушах Тома. Он и не сомневался, что Рис тоже постоянно вспоминает их. Нет, Том не мог сказать старшему брату о том, что скучал по нему, хотел по душам поговорить с ним и стать ему близким другом. Том знал, что у Риса был один единственный друг — Саймон Дарби. Их отношения начались давно, еще в то время, когда Рис убежал из дома и несколько дней жил у Дарби.
Том тяжело вздохнул.
— Лик! — крикнул он.
— Я здесь, сэр, — сразу же отозвался дворецкий, выходя из кухни, где он мыл посуду. В руках Лик держал полотенце. — Я собираюсь сходить в контору по найму прислуги, сэр, — сказал дворецкий. — Нам нужны горничные.
— Вы совершенно правы, — согласился Том, вспомнив, что по углам его комнаты висела паутина, а мебель вся была покрыта пылью.
— Если бы я знал, что вы приедете, сэр, — сказал Лик, как будто прочитав его мысли, — я приготовил бы вашу комнату.
— Не беспокойтесь об этом. Кстати, а где ваша племянница? Ведь она, насколько я понимаю, сейчас единственная служанка в этом доме. Я хочу, чтобы она присмотрела за ребенком.
— К сожалению, она сбежала сегодня утром, — сообщил Лик. — Роузи вернулась к своей матери. Но я уверен, что моя сестра вернет ее назад, устроив хорошую трепку. А пока в доме нет ни одной женщины, кроме поварихи. Но она, как вы понимаете, не станет нянчиться с ребенком. Наша повариха находится в доме на особом положении. Она гордится собой, и у нее есть на то все основания, ведь она когда-то готовила самому принцу Уэльскому. Лорд Годуин платит ей сто гиней в год, чтобы только удержать у себя.
— О Боже… — пробормотал Том.
Он сам получал сто гиней в год, служа приходским священником, а многие его прихожане не смогли бы скопить такую сумму и за всю свою жизнь.
Повернувшись, Том снова направился к лестнице, на которой он оставил Мэгги. Он знал, что повариха не была единственной женщиной в доме, ведь здесь еще жила Лина. Только слепой мог не заметить ее присутствия. Миновав сидевшую на ступеньках девочку, Том пошел дальше. Мэгги тут же встала. Не говоря ни слова, она последовала за ним, словно любопытный котенок. Поднявшись на второй этаж, Том постучал в дверь. Ему сразу открыли.
— О, это опять вы, преподобный? — с надменной улыбкой промолвила Лина.
Высокомерная вавилонская блудница могла бы с таким гонором встретить и епископа.
Том затрепетал, почувствовав, как его все больше охватывает плотское возбуждение. Теперь он не удивлялся тому, что его брат бросил жену и поселил Лину в спальню, смежную со своей собственной. Том вынужден был признать, что на месте Риса, вероятно, сделал бы то же самое. Эта мысль потрясла его. Пытаясь обуздать свои эмоции, он подумал, что Лина, в конце концов, была достойной жалости падшей женщиной. А сейчас ей явно требовалась помощь и поддержка. Том же, словно мужлан, чувствовал только похоть.
Лина уже успела переодеться. Теперь на ней был плотно облегавший фигуру костюм из зеленого бархата. При взгляде на нее у любого мужчины зачесались бы руки от желания прикоснуться к ее великолепным пышным формам. На голове Лины красовалась шляпка, подобранная в тон, а из-под нее выбивались блестящие каштановые локоны. Лина походила на очаровательного озорного лесного эльфа.
— Вижу, вам очень понравился мой костюм для прогулок, — заметила она, когда молчание оторопевшего Тома начало тяготить ее.
— Да, вы просто восхитительны, — смущенно промолвил Том. Мэгги подошла к Лине и прикоснулась грязным пальчиком к белоснежному кружевному манжету, выглядывавшему из длинного рукава зеленого костюма. — Я пришел, чтобы попросить вас об одной услуге.
Лина подняла бровь.
— В таком случае входите, — пригласила она. — В этих туфлях, черт бы их побрал, очень неудобно стоять. Да и вообще стоять не свойственно моему полу.
Последние слова Лины удивили Тома. Он попытался понять, что же она имела в виду. Почему женскому полу не свойственно стоять? Или это был шутливый намек на эрекцию у мужчин? Нет, этого не могло быть. Скорее всего слова Лины были как-то связаны с неудобной обувью, которую она сегодня надела.
Следуя по пятам за Линой, Мэгги продолжала водить пальчиком по ее рукаву.
— Это полушерстяная ткань с начесом, — сообщила Лина девочке. — Она очень приятна на ощупь, правда? Можешь дотрагиваться до меня, сколько хочешь, только не испачкай мне одежду.
— Могу я позаимствовать у вас на время горничную? — спросил Том, переступив порог спальни. — Не беспокойтесь, это ненадолго. Лик скоро наймет няню для Мэгги.
— У меня нет горничной, — сказала Лина, присаживаясь в кресло.
— Как это… нет? — изумился Том, ведь у его матери всегда были две горничные.
— Первое время у меня была здесь служанка, но потом я решила, что прекрасно обойдусь и без нее. Она слишком неодобрительно относилась к тому, что я живу в этом доме. — Лина поморщилась, но глаза лучились весельем. В них не было и тени грусти. — В конце концов, откуда я приехала, там все одеваются самостоятельно.
— А откуда вы приехали? — поинтересовался Том.
— Издалека, — грустно ответила Лина. — Давайте перейдем к делу, мистер Холланд. Чем я могу быть вам полезна?
— Надо искупать Мэгги. Мне кажется, она будет чувствовать себя неловко, если это сделаю я.
— Вы правы, — согласилась Лина и окинула взглядом девочку. — Я помогу ей принять ванну.
Том осмотрелся вокруг. Комната совсем не походила на ту спальню, которую он помнил. Задрапированная розовым шелком, она была теперь похожа на внутреннюю часть морской раковины. Ее трудно было принять за будуар куртизанки, хотя, впрочем, Том плохо представлял себе, как должно было выглядеть такое помещение. Во всяком случае, он заметил, что в спальне Лины отсутствовали изображения обнаженных античных богов и другие характерные приметы жриц любви, находящихся на содержании у богатых аристократов.
«Черт бы побрал этого Риса», — сердито подумал Том.
Лина встала. Расстегнув свой пиджак, она сняла его и бросила на кровать. На ней была блузка из тонкого муслина, особо подчеркивавшая ее высокую пышную грудь и тонкую талию. У Тома перехватило дыхание. Он впервые в жизни видел такую великолепную женскую фигуру.
В своем приходе Том обходил женщин стороной и не вступал в половые связи. Нельзя сказать, что у него отсутствовало желание, хотя отец нередко называл его «тряпкой». Сан священника Том принял по сложившейся традиции, в соответствии с которой младший сын графа обычно становился служителем церкви и к нему переходило состояние матери. Том сторонился незамужних женщин. Он считал, что имеет право общаться только с той из них, на которой решит жениться. Он питал глубокое уважение к супружеским клятвам и обетам, данным им при рукоположении в сан. Именно это и не позволяло ему флиртовать с женщинами. «Я совсем не похож на своих сверстников», — грустно думал он, но продолжал вести себя как монах.