- Ну что ж, оставайся в Новгороде, - сказал боярин Жарислав и внимательно поглядел на отрока. - А уж матери твоей я привет передам, не волнуйся.
И так он это сказал, что недоброе предчувствие сжало сердце отрока. Понял он, что боярин давно узнал его. А почему виду не подал - неизвестно. Может, задумал недоброе?
Он волновался бы ещё больше, если бы знал, что один только вид сына бывшей челядинки приводил боярина в ярость. Она возрастала в той мере, в какой боярин должен был её сдерживать. Ведь молодых Жариславичей князь сроду не осыпал милостями. Как и его родитель Ярослав, презирал за его ремесло - не подобает-де низкое занятие боярину. В голове Жарислава созревал новый замысел...
Изяслав-отрок, как было положено, проводил боярина до пристани, помахал на прощанье рукой. А когда шёл обратно, тяжко вздыхал.
...На второй день Ростислав Владимирович сам разыскал отрока, проговорил угрюмо:
- Виделся я с Вышатой. Не отдаст он тебе рабыню. А на меня обиду не держи. Великому князю передай: наказ его буду выполнять свято, живот за него положу без страха.
В этом отрок не сомневался. Радовало его, что такого сыновца имеет князь, и что любит его, и что именно ему, Изяславу-отроку, выпал случай отвезти подарок Ростиславу.
- Счастливого тебе пути, отроче, - сказал Ростислав. - Услышишь обо мне. Захочешь - приезжай. Ближним боярином будешь, разделишь со мной и радость и горе.
- Пусть удача сопутствует тебе, - ответил Изяслав.
Молодой князь ушёл, а отрок ещё долго думал о нём, радовался, что есть на свете такие люди, как Изяслав Ярославич и племянник его Ростислав.
Минуло два дня. Изяслав никак не мог смириться с мыслью, что Селия для него потеряна навсегда. Однажды, проходя по огромному теремному двору, он услышал песню. Нежный голос выводил на незнакомом языке печальную мелодию. Воин остановился. Это голос Селии! Изяслав вглядывался в окна терема с разноцветными стёклами и слюдой. Там тоскует Селия. Если бы можно было вбежать к ней, обнять! Но стены и люди отделяют их друг от друга. Легче разломать стены, чем уговорить людей.
А Селия сидела на подушках в пышно убранной светёлке. На ковре около неё лежало ненавистное зеркало, над головой висела золочёная клетка с попугаем. И сама Селия значила тут не больше заморской диковинной птицы, привезённой для забавы русоволосого холодного Вышаты. Рабыня покачивалась в лад мелодии и рассыпала, словно бисер, восточные слова:
Вспоминала Селия благоуханные дворцы Хорезм-шаха. Вспоминала, как тёмной ночью из степи нагрянули разбойники и похитили её. Как стояла она на царьградском торжище, а жадные глаза и цепкие руки ощупывали её. И когда нашёлся человек, вступившийся за неё, красным цветком расцвела любовь в сердце Селии, всю нежность она отдала ему. А теперь в этом чужом дворце её ждёт смерть. Тут не найдётся никого, кто бы вступился за неё перед ревнивицей, женой Вышаты - Марфутой. Селия прячет лицо в подушку. Ей стыдно признаться себе: Вышата ей нравится. Правда, он чужой, он холодный, он может легко и помиловать её и казнить. Но он сильный господин, сильнее Изяслава.
Изяслав стоит у терема. Песня кончилась. Но в ушах словно ещё звучит дорогой голос.
Здесь отрока и застал Турволод, почти силой потащил за собой. Слышались тяжёлые удары городского била[28]. Призывные звуки распластали над толпой медные крылья, взбудоражили её, завертели.
- На вече! - раздавались крики, и многосотенная толпа хлынула к вечевому месту - широкой площади. Она закружила Изяслава, как щепку, понесла с собой. Все лица были повёрнуты к дубовому помосту, на котором стояли посадник Остромир, Вышата, архиепископ, бояре с посохами и несколько купцов в расшитых кафтанах.
Остромир выступил вперёд, поднял руку:
- Жалуются гости богатые, купцы немецкие! - крикнул он. - Плачутся: воины-де полоцкие побивают. Что будем делать?
Он отступил в сторону. Бояре пропустили вперёд немецкого купца с изуродованным лицом. Купец запричитал о разорении, причиняемом полоцкими воинами.
Толпа загудела, закричала вся разом - кто кого перекричит, загремела гневно.
Ударило било - чтоб утихли. Стал говорить архиепископ. Он напомнил о том, сколько горя принесли распри, молвил о послушании и каре небесной. После него говорили выборные златокузнецов и шерстобитов. Один предложил отряжать при караванах усиленные дружины, второй - ходить на Днепр, минуя полоцкие заставы, через озеро Селигер, Волгу, Вазузу, Гжать.