— Плохо дело! — шепнул он одному из сообщников.
— Кажись, Добрыня нам изменил!
— Ведь говорил я, здесь был кто-то!
Между тем шум приближался. Смелые, уверенные шаги, звон оружия заставляли думать, что вместо Болеслава им придётся встретиться с толпой вооружённых людей, и злоумышленники дали стрекача к лодке. Но здесь их уже ожидали вооружённые люди. Столько же или более гнались за ними. Спастись не было возможности: их схватили и связали.
— Ночные пташки, не в пору же вы собрались на охоту! — послышались голоса.
— Отвести этих поганцев во двор?
— Да, отвести. Пусть там посидят до утра. Днём увидим, кто они такие.
Один из стражников присмотрелся к Славоше.
— А… милый! Ты, кажись, мне знаком. Я, кажись, видал тебя. И впрямь, знакомый, знакомый. Это тот самый чернец, что приходил за подаянием.
— Ну, завтра мы его лучше разглядим.
— Отвести их в подвал, и пусть там проспятся.
Их схватили под руки и повели…
Ранним утром всех троих доставили к Болеславу. Он молча посмотрел на них, на одном он остановил свой взгляд: очевидно, узнавая его. Это был красивый двадцати двух — двадцати трёх лет мужчина, старавшийся гордо держаться перед королём. Но Болеслав не обращал на это никакого внимания.
— Кто вы? — спросил он.
— Слуги княжеские.
— Слуги? А как же вы служите князю?
Разбойники молчали.
— Значит, служите князю с ножом в руках? Кто вас послал?
— Тот, кто имеет право посылать, — отозвался один из разбойников.
Болеслав вместо ответа кивнул Болеху.
— Прикажи повесить этих негодяев. Какой жизнью жили, такой смертью пусть умрут.
Они не ожидали подобного оборота дела и не предполагали, что тайна их может быть кем-то открыта.
— Кого ты приказываешь вешать? — гордо отозвался молодой красавец. — Не меня ли?
— Всех троих, — спокойно отвечал Болеслав.
— Меня?
Болеслав ещё пристальней посмотрел на говорившего.
Да, это был Мстислав, сын Изяслава.
— Да, и тебя прикажу повесить, — коротко отвечал король.
— Не смеешь! Завтра же ты сам поплатишься своей головой.
Король не отвечал на угрозы Мстислава и махнул рукой страже.
— Отвести этих негодяев!
Стража схватила их, отвела на середину двора и ждала только прихода Болеха, который остался разговаривать с королём, чтобы исполнить приказание.
— Не хотите ли исповедаться и причаститься? — шутили воины.
— На кой шут им причащение? Собак не исповедуют и не причащают.
Приговорённые к смерти молчали и не просили прощения.
Пришёл Болех.
— Есть ли верёвки? — спросил он.
— Есть. Да и тех достаточно, которыми они связаны. Где прикажете повесить?
— Вон на этом дубе, только смотрите, чтобы сучья были покрепче.
После этого отряд из нескольких солдат, ухватив под мышки Мстислава, Славошу и третьего разбойника, повели их за ворота.
— Ну, говорите, где вас вешать? — Воинам было весело.
Угреватое лицо Славоши покраснело от гнева.
— Вешай, где хочешь, ляшская собака. Сегодня нас повесишь, завтра повесят тебя.
— О! Какой грозный! Не поздно ли?
Отряд шёл по лесной дороге, ведшей на Василев. Наткнулись на поляну, где одиноко рос развесистый дуб. Много толстых, сухих сучьев окружало великана.
— Здесь хорошо и недалеко от дороги.
— По крайней мере здесь вас увидят другие, и у них отпадёт охота разбойничать.
Остановились под дубом.
— Их следует повесить друг подле друга, потому как они, видно, приятели.
Начальник отряда посмотрел на связанных.
— Одна ветка не удержит их. Вишь, какие молодцы. Вот, взгляни на этого, — показал он на незнакомого человека, — ишь какое брюхо отрастил!
Так как у них больше не было верёвок, кроме тех, которыми были связаны злоумышленники, то один из отряда отправился на опушку леса, где густо рос березняк, срубил несколько тонких и гибких деревьев и вернулся с ними к дубу. Этими прутьями солдаты связали им руки назад, сняв верёвки, предназначенные для повешения. Прежде всего набросили петлю на шею Славоши и перебросили через ветку. Двое людей держали Славошу, стоявшего под деревом. Но он ни одним движением не обнаружил страха перед смертью, стоял спокойно и молча, каким был всегда, когда исполнял княжескую волю. Двое других начали его тянуть на ветку, и лицо Славоши в момент исказилось, налилось кровью, глаза остекленели. В горле захрипело и послышались какие-то непонятные слова, по-видимому, проклятья, посылаемые в адрес вешателей.