IX. Неодинаковая судьба
Была поздняя, тёплая и ветреная осень. Болеслав держал свои войска в лагере. Неудовольствие воинов росло с каждым днём, и если не случился бунт, то только благодаря тому, что Болеслав обещал войскам устроить их зимой на удобных квартирах. Куда он хотел их вести — никому не было известно. Он, во-первых, ожидал помощи из Кракова, но вместо этого получал невесёлые известия. Во-вторых, там сетовали на долгое отсутствие короля, вообще на правительство и на якобы слабую оборону страны и, разумеется, как им казалось, на весёлую жизнь короля в далёкой Руси. Самолюбивое панство волновалось, но на это Болеслав мало обращал внимания. Сетовало и духовенство, возмущаясь той якобы лёгкой жизнью, какую король вёл вдали от отечества.
Но ни тех, ни других Болеслав не посвящал в свои замыслы. Напротив, он их скрывал от них, так как не ожидал с этой стороны ни совета, ни помощи.
Отношения короля к шляхте и обуздание её гордости приобретало ему врагов в совете и в сенате. Но этой неприязни Болеслав нисколько не боялся; он всегда умел кого надо усмирить.
Когда сделалось известным, что Изяслав открыто посягает на жизнь короля и что он намеревается выставить против него вооружённую рать, путь, который избрал сам польский король, был уже начертан. Придёт ли помощь или нет, но он решил покончить с Изяславом, занять Киев и венчаться на княжение. Затем, оставив наместника на русском столе, с собственными, а также русскими войсками двинуться в Краков и там положить конец неудовольствию и бунту шляхты.
Это был смелый план — в духе Болеслава. Для него он не представлял никаких затруднений, тем более что он имел за собою всю Русь.
Решившись на это, он держал свой обоз наготове и только ждал подкрепления из Кракова. Правда, до него доходили вести, как отдалённое эхо, что это подкрепление выслано и что во главе войск стоит молодой, но гордый и стремящийся к славе воевода Сетих, который позже, при Владиславе, добился власти и удовлетворил свою гордость. Некоторые говорили, что вместо подкрепления к Болеславу едет только посольство. Из-за этой неуверенности приходилось ждать, пока вопрос не выяснится.
Поздняя осень заканчивалась в тоскливом ожидании и различных сомнениях. Именно в это время, однажды утром, на детинец Красного двора въехал рыцарь с конным отрядом и приказал доложить о себе королю.
Его впустили. Рыцарь этот имел продолжительную аудиенцию у короля.
Но кто он был?
Его никто не знал.
Ни он сам, ни его свита не объявили его имя. Он пробыл у короля несколько часов; нерассёдланная лошадь ожидала его у крыльца. Наконец он вышел, отроки подвели ему коня, подержали стремена, и он, вскочив в седло, немедленно уехал с Красного двора. Отряд, сопровождавший его, двинулся за ним.
После этого разговора с неизвестным рыцарем Болеслав остался один и долго сидел, подпёрши рукою голову, в глубокой задумчивости. Все догадывались, что этот таинственный рыцарь, внезапно явившийся и уехавший с Красного двора, был не кто иной, как польский посол. Некоторые из отроков подслушали людей из его свиты, которые говорили между собою по-польски, но ничего не узнали, и никто не был уверен, что это был посол. По-видимому, разговор, который он имел с королём, был чрезвычайно важен, потому что король после его отъезда был глубоко озабочен и опечален.
Прошёл час после отъезда незнакомого рыцаря, а Болеслав продолжал сидеть на том же месте и в том же положении. На его лице видна была печаль, на глазах блестели слёзы.
Приближался момент, когда он по обыкновению уезжал в лагерь, но, по-видимому, король забыл об этом, зато не забыл Болех. Он вошёл тихо в комнату, в которой сидел король, чтобы напомнить ему. Дверь скрипнула, Болеслав оживился, поднял голову, точно кто его разбудил.
— А, это ты, Болех?
— Я. Пора ехать в обоз.
Они встретились взглядом. Болех был удивлён внезапной переменой, какую заметил на лице короля.
— Наконец я дождался посла, — сказал он, глядя в упор на Болеха.
— А! Значит, это был посол? — переспросил Болех.
— Да, посол, от Сетиха и епископа!
Наступило молчание, во время которого король грозно сдвинул брови.
— Но прежде, чем он вернётся туда, я буду там, хотя бы только затем, чтобы посчитаться с гордою шляхтою и наказать слепцов за то, что они не видят будущности Польши и отворачивают свои откормленные морды.
Болеслав дрожал от гнева.