- Прости меня, не могу забыть, как обидели твой род Ярослав и его сыновья. Что ж, поезжай. Но пусть Изяслав на деле докажет свою любовь и доверие к тебе. Ещё его родитель обещал твоему отцу отдать ему Псков, да обещание обещанным и осталось. Испытай Ярославича. Да исполнит обещание отца, не побоится усилить твой надел...
Хорошо знает боярин, когда и как на незажившую рану соль сыпать. А какая же рана для властителя больнее, чем потеря власти? Но и Всеслав знает своего боярина. И если Стефану удаются его замыслы, то не потому, что верит ему князь, а оттого, что иначе поступить не может. Если отступит хоть раз перед Изяславом - придётся отступать и дальше. Все надежды свои и притязания заглушить. А над этим Всеслав не властен.
- Испытай Ярославича, - повторил боярин. - Если не побоится усилить тебя, значит, зла тебе более не желает и с чистым сердцем готов замириться.
- Испытаю, - сказал Всеслав, не глядя на боярина, чтобы не увидеть, как радостно вспыхнут его глаза. Ведь Стефан уверен, что ненавистный ему Ярославич не согласится отдать Псков. Но на этот раз Стефан ошибается. Година такая, что Изяслав может пойти на жертву. А Псков с его умельцами-оружейниками - лакомый кусок...
И вот полоцкий князь сидит вместе со своими дядьями за одним столом. Притворяется, будто не замечает насмешливых, гневных, радостных, удивлённых взглядов киевских бояр. Лоб полоцкого властителя закрывает расшитая золотом луда[47], скрывающая таинственную язву. Всеслав приветливо улыбается своему дяде князю Изяславу, а сам краем глаза ловит взгляды, устремлённые на его повязку. Без счету небылиц сложено о язве Всеслава. В них много вымысла, а много истинного. Вопреки легендам, язва не даёт ему сил, а горестей прибавляет. Каких только лекарей не приглашал он - ничего не помогло. Иногда язва покрывалась струпьями, и тогда Всеслав надеялся на исцеление. Но струпья отпадали, и опять сочился гной.
Язва делала просвещённого полоцкого князя нелюдимым, злым, раздражительным, быстрым на ссору и кровопролитие. А поскольку был он не простым мужем, а властелином, от которого зависели судьбы многих людей, то ссора неминуемо становилась сражением.
Немало городов слышали топот его конников и замирали в ужасе, когда во главе дружины и всегда неожиданно объявлялся полоцкий князь под их стенами. Знал он досконально военные хитрости - и вычитанные в древних книгах, и придуманные им самим, - умел применять их, подновить, измыслить новые ходы и повороты. В бою забывал и он, и его бояре о язве, об уродстве. Но бой когда-нибудь кончался, а прежняя мука возвращалась. И Всеслав уже догадывался, что не отпустит она его до самой смерти. И пуще смерти боялся позора.
Когда он говорил с кем-нибудь, то перехватывал, как ему казалось, исполненный омерзения взгляд собеседника. Тогда повязка железным обручем сжимала лоб.
"За что мне эта кара, Господи? - не раз мысленно обращался к Богу Всеслав. - Ведаешь ведь, всеведущий, что нет кары тяжелей уродства. Урод может быть добрым и честным, он может возвыситься духом, изучить языки и историю других племён и земель, наполнить кладезь своей памяти мудростью древних пророков, великих праведников и великих грешников - а в глазах людей он всё равно останется несчастным калекой. Ибо сам Ты, Господи, так устроил жизнь человека, так распределил в ней радость и горе, что достаточно одной лишней капли горечи, чтобы сделать жизнь и вовсе нестерпимой..."
Изяслав Ярославич слегка обнимает своего племянника за плечи, говорит с ним о Полоцке, восхищается многокупольной полоцкой Софией, соперницей киевского храма. Беседуя, вглядывается в серое, злое, умное лицо племянника с тонкими губами и утиным носом. Если бы можно было прочесть думы Всеслава! Отказался ли он от покушений на жизнь дяди, от притязаний на киевский стол? Что за страшный человек приехал с его охраной? Кутается всё время в плащ, а глаза зоркие, как у рыси. Его лицо знакомо князю. Но он не может припомнить, где и когда его видел. Странный боярин у Всеслава! "Дай, Господи, земле Русской мир и во князех благоволение! - мысленно шепчет Изяслав. - Умиротвори завистливых, Господи!"
А сам в это время прикидывает, кого бы приставить соглядатаем к Всеславову боярину. Разве что Склира Жариславича, только что вернувшегося из похода в землю вятичей. Да и привёзшего недобрую весть о смерти монаха Кукши... Или же - Изяслава-отрока? Но Изяслав, хоть и предан беспредельно, молод, неопытен, а чтобы приглядывать за таким боярином, сноровка нужна. Зато отрок менее заметен... Кого же выбрать?