- Поклялся именем Божьим? - переспросил грозным голосом игумен.
Странник подтвердил свои слова.
Феодосий словно стал меньше ростом. Его худые плечи ещё больше ссутулились. И раньше не верил он властолюбцам. Много разных клятв они давали, но преступали их неизменно, когда это было им выгодно. И лишь одна-единственная клятва - на мече - была пока нерушимой. В ней соединялись святость имени сына Божьего и сила оружия. Не хлеб - его можно забрать у пахаря, не Бог - вместо него можно позвать на помощь дьявола были главной святыней. Но что стоит князь без оружия?
А теперь и этот предел перейдён. Не осталось больше клятвы, на которую можно положиться.
"Господи, всесильный и всеблагий, зачем сие допускаешь? - спрашивал Феодосий мысленно. - Если князь преступил клятву, освящённую Твоим именем, кто же соблюдёт клятву отныне и кто будет почитать Тебя? Кому верить? Кто будет славословить имя Твоё и веру? Кто не усомнится в силе и святости Бога и Божьих слуг?"
12
Князь Изяслав въезжал в Киев под колокольный звон. Но был угрюм. Во взглядах бояр, обращённых на него, он читал осуждение и страх. Князь знал: кого боятся, того и ненавидят. Чтобы заглушить укоры совести, он раздувал в себе обиду, думал: "Разве для себя совершил я лиходейство? Неужели лучше было бы затянуть войну, а тем временем степняки с другой стороны ударили бы? Нет, пусть уж лучше я прослыву клятвопреступником, но землю свою не отдам на поругание!"
И уже видел он себя безымянным героем, мучеником за землю свою, жертвы которого никто не понял. Не он был виноват - другие были пред ним виноваты - от этой мысли горько и сладостно становилось на душе.
А бояре думали по-своему: князь преступил священную клятву, ему теперь верить нельзя ни в чём. И уж если он так поступил со своим сыновцом, то с любым из нас разделается ещё проще. Кто зря поклялся мечом, всё тому нипочём.
Князь Святослав не доехал до Киева. Он отговорился болезнью и свернул в сторону Чернигова. И Всеволоду советовал поостеречься: "Не знал я раньше за братом коварства и пронырства византийского. А в последнее время приметил в нём и властолюбство чрезмерное. Как бы это не обернулось против нас. Опасайся, брате, за свой удел".
Гордо переступал тонкими ногами белый конь под князем Изяславом. Позванивали украшения и оружие, Ярославича окружали Жариславичи. Они улыбались, глядели на князя с благоговением. Но Изяслав не доверял им, как, впрочем, не доверял теперь никому.
И Феодосий, игумен печерский, вглядывающийся из-за спин встречающих в хмурое лицо князя, думал: "Воистину устами людей говорит Бог: властителя-лиходея люд боится, да и лиходей всех страшится".
13
Тёмный горячий туман висел над огромной бугорчатой поляной. Голосил ветер, как на кладбище, - ему раздолье. Кое-где из-под снега чернели развалины, дотлевали балки. На этом месте стоял город Минск, блестели кровли теремов, жарко пылал огонь в кузницах, девушки пели песни. Теперь по ночам тут страшно ухает и хохочет филин, словно высмеивая людскую глупость. Загораются угольки волчьих глаз.
Один снежный бугорок зашевелился. Сытый ворон, лениво взмахивая крыльями, отлетел в сторону. Из-под снега показалась рука человека. Медленно, отряхивая снег, человек встал на четвереньки. Огляделся по сторонам. Белая муть. Холмы. В глазах человека - безумие. Из потрескавшихся губ вырвался хриплый крик:
- Люди-и-и!
Из лесу появились какие-то причудливые тени. Они двигались боязливо, останавливались, прислушивались. Многократное эхо повторяло одинокий крик.
Люди вышли на поляну. Их шестеро. Одежда висит клочьями, в прорехах видно окровавленное тело. Они идут к тому, кто кричал.
Прошло немного времени, и на поляне запылал костёр. Завидя пламя, из лесу подошли новые беглецы. Отогревшись, они начали раскапывать снежные холмы, доставать балки, щепки, подбрасывать в костёр. Кто-то обнаружил трупы родных... Люди старались не смотреть на плачущего. Каждый потерял близких. Их трупы - рядом, под снегом. Только копни.
Копать нужно. Нужно доставать всё, что может пригодиться для постройки жилищ.
А вот люди наткнулись на раненого киевского воина. Рядом с ним лежали два мёртвых минчанина. Раненый застонал и распрямил согнутую ногу. К нему бросились погорельцы с искажёнными лицами:
- Ворог! Убить!
Им преградил путь длиннобородый старик:
- Погодите!
Старика поддержало ещё несколько человек. Провожаемые недовольными взглядами, они подняли раненого и перенесли под дерево.
- Кто будешь?
- Дубонос я, градодел, - прошептал раненый.
Старик громко сказал:
- Не боярин он. Градник. Пособит нам город подымать. - Он обвёл взглядом земляков и укоризненно добавил: - А вы убить хотели. Убить легко, да душе каково? Пускай градник живёт с нами.
Всё сильнее задувал ветер. Казалось, колючие снежинки не падают на землю, а носятся в воздухе.
Старик задумчиво проговорил:
- Земля наша... Кому её хитить, а нам - подымать...
Минуло несколько дней, и удивлённый ворон услышал, как на мёртвом поле застучали молотки. Недовольно каркнув, он улетел прочь.
Откопаны и очищены колодцы. Поднимаются крыши землянок. Хлопочет киевский градодел Дубонос. На него всё ещё косятся, но общая работа сближает всех. И вот - за две недели сложена часть городской стены. Через полтора месяца возвышается небольшой детинец. Но кто украсит дома нового Минска? Кто вырежет из дерева петуха или медведя? Где они - минские древосечцы, известные своим умением на весь свет? Где богатырь Величко? Все помнят, как низко кланялись ему немецкие послы, приглашая в свою землю отделывать суровые храмы. А где умелец Дятел? За петухов, вырезанных им из дуба, варяжские купцы давали неслыханную плату. И Величко, и Дятел, и десятки других умельцев лежат под снегом. Их руки никогда уже не возьмут струга.
Новосёлы стоят молча. Снежинки тают на строгих лицах.
И тогда к старшему из новосёлов подходит тоненький, бледный, как свечечка, большеглазый мальчик.
- Я вырежу кочета.
Люди с сомнением смотрят на него. Но пусть попробует. Всё-таки этот малец - младший сын Дятла.
Мальчик принимается за работу. За ним некоторое время наблюдают, потом расходятся, чтоб не мешать. Тонко поёт дерево под пальцами. Оно бывает неподатливым, а бывает мягким как воск - смотря кто к нему притрагивается. Мальчик всматривается в наслоения, постукивая, прислушивается. Отец говорил: "Каждое дерево имеет свой голос и свою душу. Узнаешь её - и дерево покорится тебе". Отец всё знал...
Мальчик закусывает губу и опять строгает. Он вспоминает отцовские руки, шероховатые, с набухшими жилами. Эти руки мертвы. А вещи, сделанные ими, живы и служат людям в разных землях - и в полоцкой Софии, и в варяжских городах... Он не посрамит отцова имени.
И когда взошло солнце, люди увидели на крыше детинца деревянного петуха. Он был похож на птиц, которых делал старый Дятел, только у этого кочета клюв был длиннее и острее и крылья распростёрты в воздухе.
Новосёлы глядели на петуха, и хмурые лица прояснялись. На Руси издавна любили эту голосистую птицу. Ведь она возвещала людям о восходе солнца.
Глава XIII
ПОЕДИНОК
1
Верникрай метался на постели под кожухом, и пустые рукава взмахивали в воздухе, словно пытались за что-то ухватиться. Рядом на обрубке колоды сидел Славята и наблюдал за больным. Он дружил с новгородцем и теперь делал всё, чтобы спасти ему жизнь.
Здоровье Верникрая всё ухудшалось. Рана на голове не заживала. Правый глаз не видел. Большую часть времени раненый был в беспамятстве, выкрикивал проклятия, бессвязные слова. Его лицо, когда-то бело-розовое, ставшее при ранении бело-жёлтым, приняло синеватую окраску. Синевы становилось всё больше, она уже затрагивала и губы.