- Великий боярин! Я ничего не говорил, ничего не порицал. Это говорила совесть князя Изяслава, и если он впредь не потерпит, чтобы она возвышала свой голос, то и не князем, и не человеком, а зверем хищным будет. Да, моя смиренная пещера у него под ногами, он может засыпать здесь нас всех. Но совесть свою не засыплет он и гробовою своею землей. В обителях небесных она громко возопиет: я клятвопреступник! И не нужно будет князю Изяславу моего слабого голоса, чтобы пойти в геенну огненную: сам пойдет...
Боярина Тукы ничего не смущало, но как поступить с почитаемым всеми основателем Печерской обители, он придумать не мог.
- Прости меня, боярин, - сказал монах, - я говорю то, что приказал мне говорить Господь, и если б я умолчал правду, я утаил бы то, чем держится свет. А если и мы, смиренные иноки, не станем говорить правды, свет стоять не будет.
Боярин ушел, обдумывая, что бы такое сделать с упрямым монахом. И князь был очень сердит. Монахи стали поговаривать, что Антония скоро выкрадут, куда-нибудь свезут и погубят. Какова же была досада князя, когда он услышал, что как-то ночью люди князя Святослава свезли Антония в Чернигов. Там Антоний нашел безопасное убежище, и Святослав часто с ним беседовал.
- Это что же такое будет? - говорил Изяслав своему боярину. - Твой список, видно, опять надо переделывать. Кто же старший-то князь в Русской земле? Младшие делают что им надобно, к старшему и глаз не кажут...
- Дело неладно, князь, - отвечал Тукы, - а поправить можно. Есть у нас сосед, с которым мы давно враждуем, и драться он молодец. Протянем ему руку, он нам пособит у братьев поубавить спеси.
- Это с Всеславом-то помириться? - спросил князь. - Да в уме ли ты, боярин?
- Так-то в уме, что лучше не надобно; Всеслав доказал, что его ничем не угомонишь. Вот и выйдет, что он рука, а мы голова, а здоровой головой с крепкой рукой чего не сделаешь? Все можно сделать...
Уговорил боярин своего князя на дружеские переговоры с Полоцком. Чудина вызвали назад в Киев и указали ему, как вести речи и куда клонить дело. Эти переговоры не остались тайной для братьев, и сначала Святослав послал сказать Всеволоду, что Изяслав с Всеславом замышляют что-то худое. Стали прислушиваться, подсылали своих людей и узнали всю правду. Тогда братья собрали войско, перешли в начале 1073 года Днепр, стали в Берестове, и боярин Никифор взялся ехать в город. На полпути он встретился с боярином Тукы, который был послан к братьям для переговоров. После первых приветствий бояре отослали подальше своих людей и стали совещаться.
- Так вот, старый товарищ! - сказал Тукы. - Вовсе выживать нас пришли?
- Да, боярин, - отвечал Никифор, - я думаю, тебе с князем Изяславом больше нечего делать, как только опять ехать в Польшу.
- Что же? Мы дорогу знаем, - отшучивался Тукы. - Однако прежде мы попробуем меча: дружина у нас сильная, а Киев встал как один человек.
- Я тебе верю, боярин, - сказал на это Никифор, - но на кого встал Киев, я сказать не смею. Неужели ты думаешь, что мы сунулись в воду, не спросясь броду? В Киеве мы припасли себе немало друзей, пока вы искали себе друзей в Полоцке, и если Киев встанет, то за князя Святослава, а никак не за Изяслава. Нет, боюсь, что вам одна дорога и осталась.
- Ну, в Польшу-то мы еще погодим! - отвечал, немного подумав, боярин Тукы. - Мы еще в Полоцке попробуем да в Новгороде: земля у нас еще велика. Ведь не раз в старину бывало, что Новгород сажал князей в Киеве.
- Ну что же? Скатертью дорога, - сказал Никифор. - У нас в Полоцке нет друзей, это я тебе по правде скажу, да с князем Всеславом и мудрено дружить: сам с воробья, а сердце с кошку. А в Новгород вам не дорога. С тех пор как там сидит Глеб Святославич, мы хорошо водились с Новгородом, и там посаднику боярину уже известно, что как только Святослав сядет в Киеве, так присягнет на Ярославовых грамотах и три года с Новгорода ни гривны не возьмет.
- Да, хорошо обработали! - сказал Тукы, понимавший, что его князю ничего больше не оставалось, как бежать в Польшу. - Стало быть, обработали, обошли, обложили, со всех сторон обрезали. В науку бы мне следовало идти, боярин, в греческую науку. Да жаль, поздненько, особенно потому, что наука не пиво, в рот не вольешь...
Бояре простились по-приятельски и разъехались каждый в свою сторону, чтобы исполнить возложенные на них поручения. Тукы выторговал Изяславу целую неделю на то, чтобы собраться и не торопясь выехать. Изяслав воспользовался этим, забрав всю свою казну, не оставил ни гривны, ни горностаевой шкурки и выступил в Польшу с сыновьями и с огромным обозом, говоря: с золотом добуду себе дружину.
В Польше его встретили не очень-то дружелюбно: была война с чехами, а с чешским Вратиславом потруднее было справиться, чем с киевским Всеславом. Кроме того, польские бояре сердиты были на Изяслава за то, что в прошлый поход он не дал им добраться до Киева и воротил с дороги, так что они ничего не успели пограбить за свои труды. Но Изяслав не унывал: он надеялся на свою громадную казну, а еще больше на переговоры и долго торговался с боярами, которые не соглашались на новый поход в Киев. Он им давал меха, серебро, золото; они благодарили его, а все-таки не шли. Некоторые из них говорили даже, что по-настоящему все его добро принадлежит им, потому что они посадили его в Киеве и дали ему средство нажить всю эту благодать. Он отшучивался, ловко продолжал переговоры и, уговорившись о цене помощи, отдал королю и боярам почти все, что у него было.
Его опять поблагодарили, сказали, что этого совершенно довольно за прошлый поход, а за новый следует с него получить, и теперь же, вперед, еще столько же.
Потеряв все, князь Изяслав бранил короля, бранил бояр, называл их разбойниками, которые ограбили заезжего гостя.
Король Болеслав, занятый опасною войною, "указал ему путь от себя", то есть просто попросил его уехать, куда ему будет угодно.
В страшной досаде, почти в бешенстве, возвратился он в дом, который нанимал для себя и своего семейства; застав Тукы за чтением списка русского княжеского рода, вырвал у него из рук свиток, смял и бросил на пол.
- Что ты, старый дурень, тут рассматриваешь эту негодную грамоту! вскричал он в великом гневе. - Все пропало! Понимаешь ли ты, все пропало!
- Видно, моего бедного друга очень рассердили ляхи, - сказал спокойно Тукы, - если он решился обидеть старого и верного друга. И как это все пропало, когда головы наши еще на плечах? И что же? Король не хочет найти управу на своих бояр? Княгиня Вышеслава ничем пособить не может? Так неужели же мы сами на короля Болеслава управы не найдем? А на что же тогда в немецкой земле император? Старый маркграф Саксонский проводит нас до самого Майнца и покажет дорогу к молодому императору. Говорят, Генрих IV теперь поправил свои дела и взял власть в руки как следует.
Изяслав смотрел на своего боярина с изумлением, а потом бросился его целовать.
- Вот умница-то! Экое сокровище Бог мне послал! Миленький Тукушка! Тебя озолотить надо! Тебе надо Вышгород отдать в вечное владение! Ведь дал же Господь одному человеку палату ума!.. Голубчик, едем! Когда ты видел маркграфа Саксонского? Сбегай к нему, дружище!..
Через несколько дней князь Изяслав выехал в Майнц жаловаться немецкому императору на братьев, которые выгнали его из Киева, и на польского короля, который обобрал его чуть не до нитки. В ту дальнюю пору немецкие земли были так же дики и так же мало населены, как и наши, и бедность была такая же, как у нас.
Когда Изяслав посмотрел, как живет в своем дворце немецкий император, то крепче прежнего пожалел о своем высоком тереме, о своем милом Киеве, против которого Майнц был жалкой деревушкой.