Кроме меня, гостей у ни в этот день не было. Ту женщину, одну из своих новых приятельниц, которая первой заметила, что Владимир приударил за ее знакомой, и сообщила об этом Розе, чем помогла вовремя сориентироваться и принять надлежащие меры, дабы предотвратить беду, на это торжество не пригласила, называя ее с тех пор не иначе, как сплетницей. Трагикомедия! Иначе это не назовешь...
На десерт был подан Дмитрием бисквитный пирог. Большой, пышный, и не «казенный» какой-нибудь, какие продают в кулинарии, а домашний, испеченный Розой при содействии Дмитрия, сверху украшенный крупными сладкими ягодами, которые я принесла из своего сада им в подарок.
Когда трапеза подошла к концу, Роза увела меня из гостиной, где сын начал убирать со стола посуду, чтобы унести на кухню и там помыть, в другую комнату, в их с Владимиром спальню, которая в дневное время служила рабочим кабинетом хозяйке. Эта комната была немного меньше первой. На окне точно такая же, как и в гостиной, тюль. У стены, слева от окна, в углу двуспальная кровать, с такой высокой, расписанной вензелями спинкой, что за ней не увидеть, войдя в комнату, заправлена ли постель. У стены напротив — двустворчатый шифоньер. А слева от него — стеллажи, заваленные книгами. Тут и Большая Советская Энциклопедия, классическая и современная литература. Не нашла я, разглядывая эти полки, ни одной книги местных авторов. Уральские писатели, и прозаики, и поэты, по мнению моей подруги, недостойны были ее внимания. К одной из полок клейкой лентой была прикреплена фотография Владимира Высоцкого. Он был снят в тот момент, когда, аккомпанируя себе на гитаре, исполнял одну из своих песен, которые так нравились публике.
Очутившись в рабочем кабинете Розы, я смотрела на этот снимок, повернувшись спиной к окну, возле которого стоял письменный стол. Смотрела долго, пытаясь понять, зачем она в своей комнате повесила портрет этого выдающегося, разносторонне одаренного, но официально не признанного деятеля искусств, настоящего мученика. Наверное для того, чтобы заставить думать тех, кто будет приходить к ней: и коллег-преподавателей, и ребят, с которыми она время от времени занималась как репетитор, что она, хозяйка этой квартиры, как и Высоцкий, прогрессивный, свободолюбивый человек. Не мне одной, скорее всего, рассказывала она о том, что и ей пришлось «пострадать за правду» — три года прожить в изгнании.
Думая так, не стала я озвучивать свои мысли. Мне было уже не 20 лет, чтобы затевать скандал в чужом доме, куда меня пригласили на торжество, устроенное по поводу примирения супругов, которые чуть было не разошлись.
К тому же, день свадьбы Розы и Владимира мы отмечали где-то в конце восьмидесятых или начале девяностых годов, когда я и представления не имела, чем втайне от меня и от других своих знакомых занимается моя задушевная подруга, и не догадывалась, что изображение этого человека, выставленное напоказ, помогает ей пускать пыль в глаза тем, кого она впускает в свою резиденцию. Это открылось мне, как уже было сказано, в 2009 году, когда я трудилась над своей седьмой книгой. Долго, очень долго водила она меня за нос и пудрила мне мозги, гордясь тем, что и она, видите ли, пострадала за правду. Согласна, это важно. Но еще важнее, как, будучи, наказанным за смелый поступок, человек поведет себя, отбыв наказание. Чем она занялась, обретя свободу, она никому не докладывала.
И все же мне удалось вывести ее на чистую воду. Жаль только, что не сделала я тогда должных выводов и не порвала с ней заблаговременно... за что едва не поплатилась жизнью. Не хочется плохо думать о людях, которых знаешь с детства, которым привык доверять. Так жаль терять друзей! И ты обманываешь себя до тех пор, пока люди эти двуличные не начнут чуть ли не в открытую вредить тебе.
Налюбовавшись на портрет Высоцкого, я повернулась к окну, отодвинула штору, чтобы посмотреть, не идет ли дождь. Надо было уже уходить, но Роза меня задержала. Пригладив перед зеркальной дверцей гардероба свои асфальтового цвета, очень густые и жесткие на вид волосы, Роза мне сказала: