Сияющая, сгорая от нетерпения первому, кто к ней обратится, будь то директор или кто-нибудь из коллег, излить свой восторг, свое ликование и завязать дружбу с человеком, уделившим ей хоть чуточку внимания, вошла она после звонка в учительскую.
Но никому не было до нее никакого дела. Никто не приблизился к ней, ни о чем не спросил. Лишь поглядели в ее сторону без всякого интереса, безразлично. Так смотрят пассажиры в городском транспорте на вновь вошедшего, еще на одного…
Вот откуда она выскочила, как пробка из бутылки, вышибленная сильным ударом. Из учительской. Выбежала, отстранив от двери молодого парня с бледным лицом и большими темными глазами. Этого юношу она только что видела в классе, на своем уроке, и запомнила. Зачем он теперь торчит здесь? За кем подсматривает в щель? Почему так растерялся, столкнувшись с нею? Этот парнишка своим ошарашенным видом (как будто его поймали на месте преступления) развеселил Юлию, напомнив ей, что первый самостоятельный урок прошел, как мечталось, что рабочие, ее ученики — прекрасный народ. Она убедилась, что правильно сделала, дав согласие пойти работать именно в ШРМ, и, позабыв про обиду, причиненную ей негостеприимными коллегами, улыбнулась сквозь слезы.
Захотелось, взмахнув руками, как в спортзале, покрутиться на одной ножке. Жаль, что нельзя было сделать этого на глазах у взрослых учеников, которые, взявшись под руки, чинно прохаживались по широкому, просторному коридору.
***
Туфли, босоножки, танкетки, точно вспугнутые воробьи, разлетелись в разные стороны от "спотыканий" Юлии. Она торопилась на работу. Через 35 минут начнется ее урок, а она еще дома, мечется по квартире в одной сорочке. Проснулась рано, в 6 часов, но только что кончила проверять тетради, которые ученикам обещала принести сегодня. И зачем людей обнадежила? Еще бы один денек! Правда, диктант, не сочинение, короче текст. Но классов три. Всего двести работ. И в каждой ошибок — красным — красно, как волчьих ягод осенью на кусту. Никогда прежде не сталкивалась она с подобным, чтобы в классе на твердые тройки писало всего лишь по 10–15 человек из семидесяти. Это был уже второй диктант, который она провела. Результаты первого были еще хуже. В среднем на одного ученика приходилось по 15,5 ошибок. Подсчитав, Юлия схватилась за голову. Однако паниковать не стала. Настроила себя на "ликвидацию безграмотности". С тех пор занимается в свободный от уроков день (по четвергам) дополнительно, и утром, и вечером, благо, отстающие консультации эти посещают очень охотно. Печально лишь то, что сдвиги покамест почти незаметны. Лишь сама она заметно похудела. Еще бы ей не похудеть! Столько тетрадей — раз! Подготовка к урокам — два. И это не шутка готовиться ежедневно. Это тебе не студенческая практика в школе, когда один урок пишешь неделю и потом очаровываешь ребят. Они согласны чуть ли не любого своего учителя променять на среднего практиканта.
А что тут? Примчишься после утренней смены, перекусишь кое-как и в книги с головой. Читаешь, переписываешь то, что завтра понадобится с утра. Не успеешь настрочить конспект нового матери ала, пора назад, в школу, в вечернюю смену. Уроки пролетят мигом. Несешься домой, нет, потихоньку, словно вслепую, тащишься, опустошенная, как выжатый лимон, постепенно приходя в себя. Дома же, соскучившись по книгам, как ребенок по своим любимым игрушкам после долгой отлучки, вновь набрасываешься на них; как губка впитываешь прочитанное. Или, загоревшись желанием поскорее разгадать тайну очередной контрольной, зарываешься в тетради. Поздно ночью, как подкошенная, бух в постель. И кажется, не успеешь смежить веки, мама уже тормошит:
— Вставай, колесо!
Встрепенешься, вскочишь — и все заново.
За целый месяц не прочитано ни одной книги, кроме тех, что изучаются по программе. Вот тебе и литератор, словесник!
"Нет, — думала Юлия, — преподаватель литературы не литератор, он даже не человек, а "машина". Кроме того, она же еще и классный руководитель. А что с него общество спрашивает? Воспитательную работу? Если бы только ее! Планы, отчеты, всевозможные списки — то для комбината, то для военкомата. За половину школьной четверти она извела столько бумаги, что чудится: свали разом на нее эту макулатуру, сломаешься под ее тяжестью. Погибнешь на трудовом посту, не совершив подвига. А заседания, совещания, производственные собрания… Ни дня как будто без них не проходит. Когда тут книги читать? Каким же она будет специалистом годика этак через три? Об этом даже думать было тошно.