- Ну его, этого Михаила, - поморщился Саша. - Все равно он умер.
- Откуда ты знаешь? - Лелька возвышалась над Марго как валькирия над феей.
- Он же в Москве застрелился?
- На самом деле его расстреляли, - уточнил Марк. - Анархисты. Взяли в заложники, а их послали подальше вместе с ним...
- Ты там был? - из вредности спросила Лелька.
- Владимир Антонович был. - молодой человек воззвал к высшему авторитету и показал спорщице язык. а потом высказал то, что было на уме у всех с самого прибытия к военным: - Зачем он, кстати, сейчас в Петербурге остался?
Андрей выразительно хмыкнул.
- Ты не охай, ты объясни.
- В Мос-скве каши не с-сварить было. Дураки. Болото. С-самоубийцы. И ст-трелять смыс-сла нет. Террор - это рычаг. Точки опоры нет, рычаг бес-сполезен. У нас не так.
Подумал и добавил:
- Ане не говорите.
- Ты мне раньше сказать не мог? - возмутился Марк и немедленно обнаружил, что его разглядывают как особо редкий экземпляр ископаемой окаменелости, причем Марго опять не нужны слова, чтобы изобразить губами, глазами и даже обернутой вокруг головы косой "а ты не знал?". - Я только про черный рынок...
- Ты... ты что, не видел, какой он из Москвы тогда приехал? - изумленно спросила Лёлька. - Ранить-то кого угодно могло, но руки-то? Ты на руки смотрел?
Стыдно было сознаваться - нет, не видел, не понимал, не замечал, словно в жару или бреду. Тогда мир влепил расстрельным залпом, страхом смерти и чувством беспомощности: болел Илья Андреевич, нельзя было помочь ни ему, ни Ане, а потом вернулся Рыжий и все встало на свои места. Марк не думал, какой приехал, думал, что Владимир Антонович сможет сделать.
Сейчас словно стакан кипятка залпом проглотил: почему я не знал? Марк не сидел бы здесь как барышня, как эти унылые упадочники. Квелые, как будто у них еще "желтуха" не кончилась.
- Я бы... я...
- Ты - вылитый Миша Болотов. И тебя так же тупо застрелили бы на первой баррикаде!
- Я кто?
- Персонаж один. Молодой, лопоухий и романтический, прямо как ты.
- Не читал я ваших персонажей. Но ведь в прошлом веке же сработало! Заставили! Семенов, Спиридонова, Савинков наконец...
- Которого ты не читал?
- Но делать что-то надо?!
- Тебе не надо. - твердо сказал Андрей. - Я думаю, так с-совсем никому не надо. Владимир - взрослый, с-старше всех. Он за с-себя реш-шил, как реш-шил. А других, видиш-шь, не з-зовет.
- Вз-вз-взрослый! - передразнил Марк. - А ты для сандружины был не маленький? А Саня Павловский для фронта? - перехватил укоризненный взгляд Лельки, положившей руку подруге на плечо, и решил не злоупотреблять конкретикой. - Для террора мы слишком молоды, да? Пусть другие... чистят, так?
Саша, молча колупавший заусенцы на ногтях, повернулся и Марку показалось, что сейчас его будут бить в очередной раз, и, может, даже не в шутку.
- Давайте ложиться спать, - нервно попросила Лелька. - Поздно ведь уже?
- Давайте... - согласилась Марго. - А то Аня подумает, что это она нас тут без сна продержала.
- Не подумаю, - ответила Аня от двери. - Вы и без повода за разговорами всю ночь просидите.
И не спросишь теперь, когда вошла и что слышала.
- Нагулялась со своим генералом? - спросил Марк.
- Саша, подай-ка мне подушку...
От дамы сердца веяло ледяным уличным морозом и беспощадностью. Все-таки будут бить, с удовольствием подумал бывший студент. Не ошибся.
Еще было совершенно темно. Ветер стих к полуночи, с тех пор холодало. Последняя влага вымораживалась легкой бриллиантовой взвесью. Она парила в воздухе, красота в свете фонарей была невероятная. Вдоль казармы на пригорке, в которой поселили гостей, неспешно плыла осыпанная сияющей пылью темная фигурка. Женщина то и дело привставала на цыпочки, глядела на восток, в еще не взломанную темноту.
- Вы - как Ярославна. Анна Ярославна. Ждете своего князя?
- Евфросиния она была, Илья Николаевич. Дались же вам всем княжеские доспехи... Володя вот пошутил давеча - из вас, мол, к весне отличный князь получится, - теперь вы... А я - Анна Ильинична.
- Ну, будем надеяться, и Владимир Антонович у нас не Игорь... - смутился Ульянов, слова "и надолго не пропадет" на вольный воздух не пошли.
- На самом деле, он как раз Игорь. Да, вы же не знаете. - На морозе ее голос звучал особенно звонко и чисто. - Он - уральского горного магната Акинфиева внук незаконный, Владимир - это уже из приюта имя. Дед его зимой на улицу выкинул, как щенка, когда родители умерли...
Ульянов передернулся под теплым зимним бушлатом. Подавился морозным воздухом. Приоткрыл рот.
- Анна Ильинична... вы понимаете, что он может и не вернуться... оттуда? - указал заледеневшим подбородком в сторону города.
- Тогда и мне не жить, - просто, легко, без всякой позы ответила она, обернувшись на четверть, не отводя взгляда от горизонта.
Ульянов поверил сразу. По себе знал эту звенящую легкость. Сходит с рельс поезд с беженцами с юга, и нет у тебя больше ни жены, ни детей. Ульянов, получив известия, стреляться пытался. Зайцев не дал, - выбил пистолет табуретом, руку сломал. Потом держали на пару с Бергом, поили водкой...
Главное, ведь и мысли отдельной не было - с собой покончить. Просто естественный такой жест, - как документ переложить в нужную папку, приставить стул к столу. Если бы не потянулся по привычке за оружием, то, наверное, как-то бы умер даже и сам. От разрыва сердца, скорей всего. А тут перехватили и откачали.
Ничего он не мог, даже за руку ее взять, только склонил голову, касаясь пышной чернобурки воротника, обмирая от запаха роз, пудры и еще чего-то женского, теплого, потаенного. Дыхание превращало в капли бриллиантовую пыль.
На востоке неслышно грохнуло. Звук не докатился, но воображение его добавило, когда до неба поднялось сразу несколько факелов подряд. Огненные столбы вознеслись и опали.
- Что это? - испуганно отшатнулась назад Анна. Ульянов ее поймал за плечи, сходя с ума от близости и недоступности. Пора было прекращать сцену.
- Вот, Анна Ильинична, все и началось.
Слух о том, что рванули главные топливные склады, а потому ни света, ни хлеба, - пекарни же встали! - больше не дадут никогда, был абсурдным, но, возможно, именно благодаря абсурдности пошел очень хорошо. Слух о том, что рванули большие продуктовые склады, и что там, несмотря на взрыв и пожар, еще можно много чем поживиться, пошел еще лучше, а дым оказался хорошим ориентиром. Конечно, полиция и жандармерия к месту пожара никого не пропускали... вернее, пытались. Конечно, им пришлось послать за подкреплениями. Конечно, второй взрыв случился крайне не вовремя. Как и сообщение о том, что рабочие мехмастерских заняли грузовую часть Витебского вокзала... оказавшееся сначала ложным, а уж потом, после явления полиции и некоторой стрельбы, правдивым. Самоисполняющееся пророчество, так сказать. А вот слухи, а верней, не слухи, а совершенно точные сведения о том, что департамент полиции по такому случаю почти не охраняется, а все, кого можно было бы вызвать, размазаны по городу, как сажа по локомотиву, а жандармы на помощь не поторопятся, потому что, во-первых, заняты, а во-вторых, из давнего антагонизма... повлекли за собой последствия еще менее утешительные. Ибо даже среди самых отчаянных налетчиков мало кто любил лезть на стволы, - а вот взять псов тепленькими, без риска, да раз и навсегда похоронить, да всю их бухгалтерию пожечь, да поживиться всем - от стволов до штевки, а, ежели фарт будет, еще и на склады наводку взять, - это дело живое и с огоньком.