-- Не смей сделать и шага, Кроули! -- надрывается самая старая из семерых.
Среди остальных стражниц моей тюрьмы проходит робкий шепоток:
-- Это правда он? Тот самый Аластор Кроули?
-- Да, я уверена! У меня над кроватью висит его портрет!
-- Так это не бабушкины сказки? Мы и вправду охраняли тюрьму сильнейшего колдуна всех времен и народов?
-- Мамочки! Как я выгляжу? Ряса не мятая? Вот бы узнать, какие ведьмы ему по вкусу...
-- А я с детства мечтала увидеть его гримуар! Говорят, он большой и толстый...
Улыбка сама лезет на лицо. Я подмигиваю ведьме в колпаке. Она смущенно прячет глазки, но метла под ней слегка разворачивается, и интимные места голого девичьего тела предстают для меня во всей красе.
К слову, даже печать гримуара удается рассмотреть.
Старшая среди стражниц рявкает:
-- Захлопнули варежки, дуры! Не забывайте, за что он был запечатан!
Ведьмы вмиг смурнеют, в их руки из ниоткуда ложатся книги заклинаний -- гримуары. Значит, они все чернокнижницы.
Моими надзирателями определили сильнейших из колдунов. Впрочем, по-другому и быть не могло.
Над страницами книг и вокруг стражниц вспыхивают магические печати. Становится светло, как днем. Воздух гудит от магического напряжения, дышать становится тяжелее.
Беру свои слова назад. Чтобы с гримуарами на руках еще и печати клепать, надо быть редкими дилетантами.
Слегка разочарованный, я бездействую, и это, похоже, воодушевляет старшую стражницу. Она указывает на меня пальцем и говорит:
-- Именем Ковена ты был приговорен к вечному заключению! Твоими надзирателями были назначены мы, Мастера Семи Школ! И чтобы исполнить долг, мы готовы даже пожертвовавать своими...
Встретившись со мной взглядом, старуха сглатывает ком в горле. Она продолжает:
-- …Своими жизнями! Посему, Аластор Кроули, именем Ковена я приказываю тебе и твоему сообщнику...
Внезапно ее прерывают недоумевающие ведьмочки:
-- Подождите, Старшая! Разве обязательно прямо жертвовать жизнями?
-- Да, он же бессмертный! Немного нечестно получается...
-- Может, мы просто сообщим Совету, что он выбрался из тюрьмы?
Погорячился я все-таки, когда назвал этих девиц лучшими. Да, они чернокнижницы, то есть урожденные заведомо сильнейшими из всех ведьм. К тому же эта семерка еще и Мастера каждая своей Школы.
Но на деле для колдовства моим стражницам приходится призывать гримуары в эту реальность да еще и рисовать печати.
Это говорит о малых знаниях и опыте. К примеру, моему гримуару для чаротворства совсем не обязательно все время быть у меня под рукой.
Я поднимаю ладонь. Пальцы для точности складываются в ручную печать, и вместе с этим небо над головами спорящих ведьм затягивают тучи. В них едва ли можно разглядеть фигуру ворона.
Я поджимаю губы. Похоже, еще не до конца оправился после заточения в Древе Смерти.
-- …Кроули? Ты меня вообще слышишь?
Я скашиваю глаза на Мару. Кажется, Бледная Богиня только сейчас замечает, что мы не одни.
Мара задирает голову и при виде стайки летучих ведьм хмурится.
Одно движение бровей Богини Смерти и Тьмы вызывает магическое давление такой силы, что спорящие колдуньи просто цепенеют. Их глаза расширяются от ужаса, лица бледнеют, магические печати одна за другой рассыпаются и гаснут.
Старшая стражница через силу что-то бормочет. Кажется, она додумалась спросить у Мары, кто она такая.
Холодный тон Мары вызывает мурашки даже у меня:
-- Твоя богиня.
Потеряв к ведьмам всякий интерес, Мара поворачивается ко мне и взмахивает рукой.
Ей, как и мне, нет нужды призывать гримуар.
Семь стражниц, которых, по идее Ковена, должно было хватить, чтобы задержать меня и дать Совету время умыть руки, одна за другой обращаются в прах.
Рассыпаются их гримуары, следом тела. Ветер подхватывает прах и развеивает останки по ночному небу. Потеряв магическую поддержку, метлы дождем осыпаются на пещеру.
Богиня Смерти, будто нас и не прерывали, спрашивает:
-- Что значат твои слова?
Мне приходится постараться, чтобы вспомнить, о чем это она.
Я делаю неопределенный жест рукой и говорю:
-- Моя дорогая, если девять веков жизни чему меня и научили, так это тому, что за все приходится платить.
Бездонные глаза Мары недобро сощуриваются.
-- Жаль, что девять веков жизни не научили тебя не фамильярничать, -- говорит богиня.
Мой нос вдруг улавливает аромат гнили. Принюхиваюсь и понимаю: это моя тушка разлагается под хмурым взглядом Богини Смерти.