Внутри разлома что-то случилось. Что-то прервало работу МСП, что повлекло закономерный исход.
Дерьмовый исход.
Ледовикин бросает взгляд на разлом перед собой.
Вместо привычного голубого он источает грязно-багровое свечение. Никаких пульсаций маны, никаких искажений пространства.
Разлом заперт. И скоро исчезнет.
Вместе со всеми, кто мог быть внутри.
Глава 18. Дура и демон
Отлипнув от Ольги, Романов спрашивает:
-- Где Герман?
Я оглядываюсь. Вероятно, речь о личном слуге княжича, который провел меня с гвардейцами до ритуального зала.
-- Я отправила его проверить, как обстоят дела снаружи, -- прохладно отвечает юная Зимина. -- Мне не нужна нянька.
-- Конечно, -- терпеливо соглашается Романов. -- Раз ты готова, мы можем…
-- Позвольте один вопрос, -- влезаю я, пристально глядя на свою невесту. -- Смею предположить, что твой возлюбленный, конечно же, совершенно случайно забыл упомянуть пару вещей касательно становления сосудом. Ты не просто станешь проводником чужой силы. Мощь старшего духа, вроде Асмодея, напрочь выжжет твои душу и сознание. Ты станешь просто куклой в руках демона. Смекаешь?
Романов бледнеет на глазах. Одарив меня испепеляющим взглядом, он поворачивается к Ольге и открывает рот, чтобы наверняка как-нибудь отбрехаться.
Но моя невеста без раздумий выдает:
-- Я доверяю Николаю. Мне ведь ничего не угрожает, правда?
Под пристальным взглядом девушки, княжич на мгновение теряется, но потом согласно кивает. Я сомнительно прищуриваюсь.
Даже если бы мои слова были ложью. Даже если бы любовь ослепила ее и лишила всякого здравомыслия, которым женщины и без того обделены.
Ольга должна была удивиться. Но она повела себя так, будто уже слышала или предполагала нечто подобное. При этом продолжает вести себя так, будто все в порядке.
Не знаю, что на уме у юной Зимины, и выяснять не хочу.
Я пораженно развожу руками:
-- Стало быть, совет вам да любовь, пусть вам и осталось жить не очень долго и не то, чтобы счастливо…
Так, не туда несет.
-- …В общем, я вижу, что с ритуалом у вас все и без меня удачно складывается, а я слишком люблю свою жизнь, чтобы составить вам компанию на свидании с князем Инферно. Так что позвольте откланяться…
Я спешно шагаю к единственному коридору, ведущему прочь из ритуального зала. Но прямо на выходе меня останавливает преграда из лезвия меча Россомахи.
-- Промахнулся, -- подмечаю я, глядя на клинок, упирающийся мне в грудь. -- Целиться надо выше. Давай помогу…
Я тянусь к лезвию и слышу, как где-то позади Романов бросает:
-- Вяжи его.
В тот же момент мечник в маске черепа пинает меня в живот.
Я отлетаю назад, а Россомаха бросает вдогонку костяную пластину и слово-заклинание:
-- Skase.
Пластина с вырезанными на ней сигилами прилипает точно к моему рту, отращивает костяные шипы и замком смыкает их на затылке.
Я инстинктивно пытаюсь снять это безобразие, но мечник, оказывается, только этого и ждал.
Он бросает вторую пластину, которая, пристав к моим рукам, разрастается и сковывает ладони.
-- Stame.
Наконец гвардеец сближается вплотную и вбивает мне в грудь третью пластину, которая впивается шипами аж в ребра.
-- Samre!
Покончив с заклинанием, Россомаха еще разок вбивает сапог мне в живот.
Я впечатываюсь спиной в стену зала и оседаю на пол.
Даже не пытаюсь сопротивляться.
Первый уровень сковывающего заклинания гвардейца призван лишить дара речи и, соответственно, вербальной магии.
Второй уровень сковывает руки, не позволяя начертать печати.
Третий же напрочь блокирует источник маны, не позволяя активировать простейшие защитные или усилительные заклинания. Возможно, даже родовой дар, если бы я знал, в чем он проявляется у Гоголей.
И вишенка на торте: сигилы-накопители. Они впитывают ману прямо из воздуха, так что оковы не ограничены по времени и не исчезнут даже после смерти наложившего их колдуна.
Перед глазами все плывет от боли. Хочется прокашляться, но, боюсь, тогда пластина на груди вопьется в ребра еще сильнее.
Ко мне кто-то подходит.
-- Вам выпала уникальная возможность, господин Ворон, -- степенно произносит княжич. -- Вы сможете воочию увидеть возрождение Романовых из пепла. Вы должны гордиться.
-- Osculum meum asinum! -- фыркаю я, но из-за костяного намордника выходит только неразборчивое мычание.