Вороны побери, аж молодые годы вспомнились! Отвратительные были времена…
-- Господин Гоголь?
Вместо того, чтобы уйти, Клава присаживается на край стола. Черная облегающая юбка слегка задирается. Мой взгляд скользит по нежным бедрам.
-- Можно просто Григорий.
-- Григорий, -- Клава отвечает кошачьей улыбкой и убирает за ухо прядь волнистых каштановых волос. -- Вы… ваша магия… это… это просто нечто!
Большие карие глазки горят восторгом, высокая грудь вздымается от частого дыхания, девица едва подбирает слова.
-- Ваша магия немного… пугающая, но в то же время такая… потрясающая! Скажите честно, это ваш родовой дар? Нет? Быть не может! Я хочу сказать, что в вашем возрасте освоить чужую магию на таком уровне… -- Клава робко прячет глазки. -- Это достойно восхищения…
Я отставляю чашку. Вряд ли эта девица способна осознать хотя бы десятую часть моего могущества. Но все равно приятно.
-- Я погляжу, ты разбираешься в магии, Клава.
-- Ну, вы скажете тоже, -- смущенно улыбается девушка. -- Я из семьи простолюдинов, мана-генома нет, так что все мои знания из статей да видео. Но магия меня и вправду очень привлекает…
Слух цепляется за что-то знакомое, что отзывается в памяти тела юного Гоголя. Но копаться в чужой памяти, над которой уже до этого поработал криворукий маг разума, в поисках конкретного ответа -- это все равно, что копаться в выгребной яме, чтобы узнать, что ее хозяин ел на завтрак.
Потому я говорю:
-- Мана-геном? Расскажи, что это.
-- А вы не знаете? -- хлопает глазками Клава.
Меня так и подмывает солгать ей. Но чернокнижник не может лгать, по крайне мере, не часто, иначе его гримуар потеряет способность заключать договоры.
-- Расскажи, что знаешь сама, -- выкручиваюсь я. -- Может, и я узнаю что-нибудь новое.
И девица охотно рассказывает.
Магия на Земле оказывается распространенным явлением. Каждый пятый человек обладает мана-геном, который и позволяет чувствовать ману и манипулировать ею. Каждый сотый из магов обладает мутацией этого гена, которую называют даром.
Это может быть как конкретное уникальное заклинание, так просто предрасположенность к определенной Школе магии. И это заклинание или предрасположенность, мутация, передается по наследству. Поэтому все дворянские роды Российской империи обладают своим даром.
Поэтому Клава и сказала, что я владею "чужой" магией. Якобы у меня нет к ней предрасположенности. Но, к сожалению, девушка не знает, каким даром обладает род Гоголей. Не знает даже заклинание ли это или предрасположенность к какой-то из Школ. Дворяне и маги в целом предпочитают скрывать свои силы от посторонних. Оно и понятно.
Чем меньше враг знает о твоей силе, тем меньше он знает о твоих слабостях. По этой же причине местные дворяне скрывают свой магический ранг или ранг чистильщика, как на Земле называют привычные для меня уровни.
К слову, мои уровни и Земные ранги соотносятся три к одному, а Десятый уровень и выше, судя по объяснениям Клавы, можно отнести к особому четвертому рангу Омега. Его обладателей на всю Землю можно пересчитать по пальцам одной руки.
В конечном итоге, в беседе с Клавой я узнаю много нового. Мне даже становится ясно, почему именно потомственный маг в моем мире всегда сильнее самоучки.
Конечно, пока самоучка не обретает бессмертие...
-- Знаете, -- ласковый голос Клавы выводит меня из раздумий, -- я ведь обязана сообщить о вас и пропаже господина Златолюба родовой гвардии Среброруковых.
-- Но?
Девушка отворачивается и робко шепчет:
-- Но господин Златолюб позволяет своим рукам много лишнего.
Клава отрывает попу от стола и смущенно поправляет юбку.
Я оглядываю молодую девичью фигуру. Эти бедра хочешь раздвинуть, эту грудь хочешь ощутить в ладони, эти большие карие глаза и пухлые губки хочешь увидеть ниже своего пояса.
Что ж, гоблина можно понять. Особенно, если хоть раз видел гоблиншу.
-- Но я все равно обязана сообщить... где-нибудь через полчаса...
Клава замечает мой оценивающий взгляд и прикусывает губу.
-- Ну, я пойду?
Она даже не смотрит в сторону выхода.
-- Думаю, получаса нам хватит.
-- Нам? -- удивляется девушка.
На мое лицо вылезает плотоядная улыбка.
-- Ты когда-нибудь видела магические жезлы?
Клава качает головой.
-- А хочешь увидеть мой?
Девичий взгляд падает на мой пах. Щечки Клавы розовеют, она смущенно заправляет прядь волос за ушко.
-- Очень.
А я уж думал, что ночь безнадежно испорчена…
Получаса оказывается маловато. Когда я наконец отпускаю девушку, походкой она напоминает моряка, а улыбкой объевшуюся сметаной кошку.
Застегнув ремень брюк, я грустно вздыхаю.
Не просто так ведь я вел из кабака сразу двух девиц. Но ничего, успеет еще бедный Кроули повеселиться в этом мире всласть!
Если, конечно, раньше времени о себе не напомнит одна стервозная богиня...
-- Не дай вороны!
Поплевав через плечо и постучав по столу, я призываю гримуар.
-- Я освобождаю тебя, Бермегрот Златолюб.
Гоблин появляется на ковре посреди кабинета.
Всклокоченный, помятый, свернутый в клубок, он прижимает колени к груди и что-то бездумно бормочет. Про чьего-то отца и небеса.
Когда стакан с водой оказывается на ковре рядом с ним, Златолюб замирает и принюхивается. Мне же приходится зажать нос. Несет от гоблина безумно.
В глаза Златолюба возвращается искра разума. Почмякав губами, он хищным зверем бросается к стакану. Теневая рука опережает его и возвращает стакан мне.
Гоблин наконец замечает меня.
-- Ты! Ты… чудовище!
В его глазах страх.
-- Они были там… во тьме… и все твои!
Он шарахается собственной тени.
-- Нет! Не трожьте меня! Не трожьте!
Огибая каждую встречную тень, гоблин отползает на пятачок света. Ожог в окружающем полумраке, который нанесло через окно утреннее солнце.
-- Живой, -- присвистываю я. Похоже, Потусторонняя Тюрьма замораживает биологические процессы в организме заключенного.
Со стаканом в руке я присаживаюсь напротив Златолюба. Его маленькие глазки загораются жадностью, сухой язык облизывает сухие же губы.
Может, Потусторонняя Тюрьма и замораживает процессы в организме. Но голод и жажда никуда не пропадают.
-- Хочешь и впредь оставаться живым? -- я задумчиво разглядываю стакан с кристалльно чистой водой.
Гоблин сверлит меня злыми глазами.
-- Четыре недели и два дня… тридцать суток… семьсот тридцать часов… месяц, Гоголь! ЧЕРТОВ МЕСЯЦ! Без еды и воды! В кромешной темноте! И с шепотом… этим проклятым шепотом…
Внезапная вспышка Златолюба сменяется бездумным лепетом. Он закрывает уши и качается, точно умалишенный.
Я бросаю негодующй взгляд на свою тень. Она только разводит руками. Мол, не виновата Тьма, что разум простых смертных такой неустойчивый.
-- Прости, Гоголь… прошу… -- бормочет гоблин. -- У меня семь детей, двадцать внуков и еще двенадцать правнуков на подходе… должен же я хоть что-то им оставить! Любой уважающий себя гоблин должен!
Я задумчиво покачиваю стаканом с водой. Глаза гоблина неотрывно следят за ним.
-- Сперва ты пытался прогнать меня, когда я пришел к тебе, как гость. Затем ты продал своего гостя. И твой гость чуть из-за этого не пострадал. Если, конечно, не считать планы на эту ночь.
Я перевожу взгляд на Златолюба. Он вжимает голову в плечи.
-- Так что сейчас ты, Бермегрот, должен мне.
Гоблин мнется. Когда же моя тень игриво тянет к нему руки, он поджимает ноги и остервенело машет головой. Явно не хочет еще одного отпуска в Потусторонней Тюрьме.
-- Чего… -- гоблин сглатывает ком в горле. -- Чего ты хочешь, Гоголь?
-- Пустяки, -- отмахиваюсь я. -- Просто погаси счета Гоголей в Царьграде после нашего выезда. И, разумеется, больше никаких подстав.