Игнорируя зов, патриарх Зиминых бросается к складу.
Выругавшись, Вячеслав собирает небольшую группу прикрытия и отправляется следом за главой родой.
Внутри ангара, в ящиках и на паллетах, обнаруживаются неземные реликвии. Трофеи из разлома. Что заставило Романовых бросить их? Причем вместе со своей аппаратурой?
Ответ находится вместе с патриархом.
Буран стоит, оцепенев, и пустыми глазами смотрит в разлом.
Ледовикин отправляет бойцов на проверку склада, хотя понимает, что они вряд ли найдут искомое. Сам же он встает рядом с патриархом и кладет руку на его плечо.
-- Ее там нет, слышишь? -- голос предательски дрожит. -- Романов сейчас наверняка пытается сбежать на катерах. Вместе с Ольгой, зачем бы она там ему не понадобилась. Слышишь? Ее там…
Ледовикин осекается, потому что сам перестает верить в свои слова.
Если бы Романов-младший пытался сбежать на катерах, Броневой с его даром должен был сопровождать его. Но вместо этого начальник гвардии уехал один.
Теперь понятно, почему гвардия Романовых внезапно сорвалась с места. Побросала трофеи и аппаратуру. Даже приемную часть МСП.
Внутри разлома что-то случилось. Что-то прервало работу МСП, что повлекло закономерный исход.
Дерьмовый исход.
Ледовикин бросает взгляд на разлом перед собой.
Вместо привычного голубого он источает грязно-багровое свечение. Никаких пульсаций маны, никаких искажений пространства.
Разлом заперт. И скоро исчезнет.
Вместе со всеми, кто мог быть внутри.
Глава 18. Дура и демон
Отлипнув от Ольги, Романов спрашивает:
-- Где Герман?
Я оглядываюсь. Вероятно, речь о личном слуге княжича, который провел меня с гвардейцами до ритуального зала.
-- Я отправила его проверить, как обстоят дела снаружи, -- прохладно отвечает юная Зимина. -- Мне не нужна нянька.
-- Конечно, -- терпеливо соглашается Романов. -- Раз ты готова, мы можем…
-- Позвольте один вопрос, -- влезаю я, пристально глядя на свою невесту. -- Смею предположить, что твой возлюбленный, конечно же, совершенно случайно забыл упомянуть пару вещей касательно становления сосудом. Ты не просто станешь проводником чужой силы. Мощь старшего духа, вроде Асмодея, напрочь выжжет твои душу и сознание. Ты станешь просто куклой в руках демона. Смекаешь?
Романов бледнеет на глазах. Одарив меня испепеляющим взглядом, он поворачивается к Ольге и открывает рот, чтобы наверняка как-нибудь отбрехаться.
Но моя невеста без раздумий выдает:
-- Я доверяю Николаю. Мне ведь ничего не угрожает, правда?
Под пристальным взглядом девушки, княжич на мгновение теряется, но потом согласно кивает. Я сомнительно прищуриваюсь.
Даже если бы мои слова были ложью. Даже если бы любовь ослепила ее и лишила всякого здравомыслия, которым женщины и без того обделены.
Ольга должна была удивиться. Но она повела себя так, будто уже слышала или предполагала нечто подобное. При этом продолжает вести себя так, будто все в порядке.
Не знаю, что на уме у юной Зимины, и выяснять не хочу.
Я пораженно развожу руками:
-- Стало быть, совет вам да любовь, пусть вам и осталось жить не очень долго и не то, чтобы счастливо…
Так, не туда несет.
-- …В общем, я вижу, что с ритуалом у вас все и без меня удачно складывается, а я слишком люблю свою жизнь, чтобы составить вам компанию на свидании с князем Инферно. Так что позвольте откланяться…
Я спешно шагаю к единственному коридору, ведущему прочь из ритуального зала. Но прямо на выходе меня останавливает преграда из лезвия меча Россомахи.
-- Промахнулся, -- подмечаю я, глядя на клинок, упирающийся мне в грудь. -- Целиться надо выше. Давай помогу…
Я тянусь к лезвию и слышу, как где-то позади Романов бросает:
-- Вяжи его.
В тот же момент мечник в маске черепа пинает меня в живот.
Я отлетаю назад, а Россомаха бросает вдогонку костяную пластину и слово-заклинание:
-- Skase.
Пластина с вырезанными на ней сигилами прилипает точно к моему рту, отращивает костяные шипы и замком смыкает их на затылке.
Я инстинктивно пытаюсь снять это безобразие, но мечник, оказывается, только этого и ждал.
Он бросает вторую пластину, которая, пристав к моим рукам, разрастается и сковывает ладони.
-- Stame.
Наконец гвардеец сближается вплотную и вбивает мне в грудь третью пластину, которая впивается шипами аж в ребра.
-- Samre!
Покончив с заклинанием, Россомаха еще разок вбивает сапог мне в живот.
Я впечатываюсь спиной в стену зала и оседаю на пол.
Даже не пытаюсь сопротивляться.
Первый уровень сковывающего заклинания гвардейца призван лишить дара речи и, соответственно, вербальной магии.
Второй уровень сковывает руки, не позволяя начертать печати.
Третий же напрочь блокирует источник маны, не позволяя активировать простейшие защитные или усилительные заклинания. Возможно, даже родовой дар, если бы я знал, в чем он проявляется у Гоголей.
И вишенка на торте: сигилы-накопители. Они впитывают ману прямо из воздуха, так что оковы не ограничены по времени и не исчезнут даже после смерти наложившего их колдуна.
Перед глазами все плывет от боли. Хочется прокашляться, но, боюсь, тогда пластина на груди вопьется в ребра еще сильнее.
Ко мне кто-то подходит.
-- Вам выпала уникальная возможность, господин Ворон, -- степенно произносит княжич. -- Вы сможете воочию увидеть возрождение Романовых из пепла. Вы должны гордиться.
-- Osculum meum asinum! -- фыркаю я, но из-за костяного намордника выходит только неразборчивое мычание.
-- Присмотри за нашим дорогим гостем, -- бросает напоследок Романов и уходит.
Рядом со мной встает Россомаха. В опасной близости от моего лица опускается его кастет с когтями.
Сковывающее заклинание костяного мага создано в земных реалиях. То есть вполне успешно лишает земных колдунов главных способов чаротворства. Правда, простейший амулет с заклинанием рассеивания легко защитит от подобных трюков. У меня такого нет, но мне он и не нужен.
За чернокнижника всю грязную работу делает его гримуар. Мне не нужны слова, печати или танцы с бубнами. Мне даже не нужно направлять свою ману. Гримуар берет ее сам.
Так что, скованный чарами костяного мага, я испытываю, по большей части, лишь физический дискомфорт.
Покряхтев, вытягиваю ноги и усаживаюсь у стены поудобнее. Я могу сбежать в любой момент, но, если так подумать, представление и вправду будет знатным. Грех разбрасываться первым местом.
Да и, если пораскинуть мозгами, мне сейчас никак нельзя убегать. Потому что могущественным духам, вроде Асмодея, нельзя даровать сосуды.
Призванного через "змеиную нору" духа заклинатель всегда может изгнать обратно. Но от духа, которому даровали сосуд, уже так легко не отделаться. А если не хочешь уничтожить этот самый сосуд, то и вовсе почти невозможно.
Зная мощь Асмодея и трезво оценивая свою текущую форму, я поначалу решил сбежать, чтобы не позволить демону умертвить мое тело и сожрать мою душу.
Ни от первого, ни от второго я не умру. Но к своей душе за почти тысячу лет жизни я как-то подпривык. А моя смерть в лапах Асмодея почти наверняка грозит освобождением Тьмы.
Я никак не могу допустить ни пришествия на Землю князя Инферно, ни катастрофы, которая принесет с собой ожившая первобытная стихия.
Я еще не забыл те времена, когда сам был смертным, и прекрасно помню цену невинной жизни.
Поэтому, если мне и придется схлестнуться с Асмодеем, то пусть это произойдет здесь, в изолированном осколке чужой реальности.
Взяв под руку юную Зимину, княжич с торжественным видом подводит девушку к алтарю. Звучит двумысленно, если не знать, что алтарь этот служит для заклания.
Романов разворачивается лицом к своим гвардейцам и немногочисленным слугам. Он говорит: