Глядя на сделанный мной отпечаток реальности, патриарх Зиминых впечатленно хмыкает:
-- Любопытная модель… привезли из своих путешествий? Не подскажите, в какой же стране их делают? Конечно, в рамках инсайдерской информации.
С удовольствием подзаработал бы еще, но не в этом случае.
-- К сожалению, экземпляр один и тот родом не с Земли.
-- Вот как… -- пораженно протягивает граф и падает в кресло. -- Разнообразие других миров всегда поражало меня. Даже жаль, что придется на ближайшее время завязать с разломами.
Да, теперь, когда Зимины лишились главного козыря, наверняка найдутся желающие понадкусывать их пирог. Патриарх просто не может подвергать родных риску, пропадая надолго в разломах.
Но тысячелетнего колдуна, истребившего в своем мире целую расу, жалостью не проймешь.
На очереди у меня денежная часть моего вознаграждения, которую Зимины любезно приносят в наличке.
На самом деле, большая часть реликвий и произведений инопланетных искусств отправится на аукцион, а неизвестные инструменты и артефакты Императорский Научный Институт готов выкупить только после первоначальной оценки.
Но по известным причинам деньги мне нужны чем скорее, тем лучше, вот я и согласился на примерную стоимость своей доли добра. Зимины наверняка откусили от нее приличный кусок, но в нынешнем положении Гоголей я готов это стерпеть.
Перед тем, как переместить четыре толстых пачки купюр в гримуар, я вытаскиваю несколько крупных купюр и отдаю Далбадуну. Благодаря предоплате он официально, без каких-либо посредников, становится моим юристом.
Когда же последняя часть вознаграждения исчезает со стола, тени в гостиной сгущаются. Свет мигает, патриарх Зиминых хватается на свою руку с клеймом, а я расплываюсь в эйфорической улыбке.
Гримуар оценивает наш с Бураном договор исполенным и закрывает его. Клеймо пропадает с руки графа, а я наконец-то освобождаюсь от самого тяжелого ярма и перепрыгиваю сразу на Четвертый магический уровень, который аж в два раза расширяет мой запас маны.
Вспотевший, тяжело дышащий Буран разваливается в своем кресле. Агата встает рядом и заботливо поглаживает по плечу. Мое повышение силы обходится графу почти полным истощением его магического источника.
-- Если на этом все, господин Ворон, -- говорит измотанный патриарх, -- я бы хотел остаться с семьей и отдохнуть.
Юристы тут же вскакивает и откланиваются. Видя, что я не собираюсь уходить, Камнелоб бросает:
-- Буду ждать вас в гостевой комнате, господин Ворон.
Проводив юристов взглядом, я, довольный и пышащий силами, падаю обратно на мягкий диван.
-- Ну, что еще?! -- рычит в своем кресле Буран. -- Вы получили деньги, родовую реликвию, мою силу... хотите еще и душу из меня вытрясти?!
Я примирительно поднимаю ладонь.
-- Ваша душа не стоит и ломанного гроша, Буран Казимирыч, -- хмыкаю я и стучу рукой по дивану. -- Перед своим уходом я хотел бы задать последний вопрос вашему брату.
Из тени под столом выныривают обе Гончие Тьмы и забираются ко мне под бок.
Буран бросает на брата недоумевающий взгляд.
Изящные губы Агаты приподнимаются в плохо скрываемой улыбке предвкушения.
Север же безотрывно следит за моими псами.
-- Этот вопрос касается виновников похищения Ольги, -- говорю я, почесывая борзых за ушами.
Брат патриарха шумно сглатывает и поднимает на меня полные ненависти глаза.
Глава 21. Уймись, брат, ей Богу
-- Вы, может быть, устроились дознователем в жандармерию, Ворон? -- саркастично замечает Север. -- Нет? Так и нечего донимать людей своими глупыми вопросами. Они мне и без вас уже осточертели…
Бросая косой взгляд на начальника родовой гвардии, младший брат патриарха принимает независимую позу. Кого-нибудь другого его напускная бравада и деланная обида могут и обмануть. Но не чернокнижника, разменивающего десятый век.
-- Мой брат прав, господин Ворон, -- произносит патриарх Зиминых. -- Наша контрразведка не нашла в его действиях ничего подозрительного. Встреча Севера с похитителями просто совпадение, и я в это верю.
-- И все же я настаиваю, Буран Казимирыч.
Патриарх устало отмахивается.
Я заглядываю Северу в глаза. За показным сарказмом в них плещется страх.
-- Повторите, будьте добры, почему вы посреди бала в честь совершеннолетия Ольги сняли охрану внутреннего периметра?
-- Повторяю в который раз: я хотел побыть в одиночестве! -- резко отвечает дворянин.
Одна из моих Гончих Тьмы навостряет уши и сдержанно рычит.
-- То есть, вы не имели злого умысла и не собирались намеренно помогать похитителям вашей племянницы?
-- Нет.
Теперь рычат уже обе борзые.
-- Хотите сказать, вы никоим образом не причастны к похищению Ольги?
-- Нет! Не причастен! -- сорвавшись на крик, подскакивает Север. -- И заткните уже ваших псин!
Гончие Тьмы уже лаят в обе глотки, и только мои руки у них на холках сдерживают темных тварей от броска в сторону лживого дворянина.
Ледовикин делает в мою сторону предупредительный шаг. Я щелкаю пальцами, и борзые затыкаются.
-- Прошу прощения, -- говорю я со скромной улыбкой. -- Видите ли, у лжи слишком отвратительный запах, а у моих бедных собачек слишком хороший нюх. Ладушки, на этом у меня все, так что вынужден попрощаться…
Я встаю и, подзывая борзых, шагаю к выходу. Но тут Буран подает свой густой бас:
-- Нет уж, теперь извольте остаться и объясниться!
Чего и следовало ожидать.
Вернувшись, я по-хозяйски разваливаюсь на диване и бросаю взгляд на Севера. Кажется, он не дышит. Только мечет напряженные взгляды от моих гончих на меня, Бурана и заканчивает начальником родовой гвардии.
Последний стоит почему-то крепко задумавшийся.
-- И что же вам непонятно? -- заламываю я бровь.
На лицо патриарха Зиминых ложится тень, ладони до хруста сдавливают дубовые подлокотники кресла.
-- Ваши слова, господин Ворон, это практически прямое обвинение моего брата в предательстве рода, -- тяжелым тоном объясняет Буран. -- Либо я жду прямых доказательств, либо извинений для Севера.
Брат патриарха наконец-то отмирает. Он едва сдерживает вздох облегчения, который скрывает, садясь обратно на диван. Смеряет меня презрительным взглядом, уголки его губ приподнимаются в победной улыбке.
Агата, стоя за спиной у мужа, смотрит на меня с нескрываемой надеждой. Она верит, что у меня припасен очередной финт, который обличит предателя рода.
К сожалению, она ошибается.
Семейные дрязги Зиминых мне порядком поднадоели, а вскрывшийся секрет моей невесты сулит мне только увеличение головной боли. Так что я уже мысленно прощаюсь с Ольгой, готовлюсь встать и без всяких извинений покинуть имение Зиминых, возможно, навсегда, но всеобщее внимание к себе вдруг привлекает Ледовикин.
Начальник родовой гвардии Зиминых кладет ладонь на плечо патриарху и тихо произносит:
-- Простите, что вмешиваюсь, глава, но…
Мужчина бросает на Севера тяжелый взгляд.
-- Думаю, я могу подтвердить обвинение.
Брат патриарха замирает. Его лицо стремительно бледнеет. Буран молчит, ожидая продолжения, а его жена вся обращается в слух. Если уж сам глава родовой гвардии говорит такое, то без везких доказательств обойтись не может.
Набрав полную грудь, Ледовикин говорит:
-- Помните, в прошлом месяце Север Казимирович уехал в Великий Новгород в командировку на две недели по делам вашей деревообрабатывающей фабрики? Он тогда еще отказался от охраны, взял только личного слугу...
-- И что? -- нервно усмехается Север. -- Хотите сказать, только из-за этого…
Патриарх молча поднимает ладонь, и его брат покорно замолкает.
-- Я тогда на всякий случай проверил его маршрут по городу, -- продолжает начальник родовой гвардии. -- Гостиница, рестораны, фабрика, под конец несколько борделей. Я тогда подумал, что Север Казимирович из-за них не захотел брать лишних свидетелей и закрыл на это дело глаза. Но пару часов назад со мной связался один мой знакомый должник из Конторы...