Уйти с площади им никто не мешал. Люди все больше стремились, наоборот, застать действо. Они пели и кричали, спеша закинуть в разгорающийся костер колосья вместе со своими бедами. И ведать не ведали, что, избавляясь от старых грехов, повесили на себя новый, куда как страшнее.
Лесная ведьма походила на мертвянку. Ноги переставляла, сворачивала послушно, где надо, не противилась, когда Рьян ее под локти придерживал. И не молвила ни слова. До тех самых пор, пока не показалась в чаще изба на курах и коровьи черепа на шестах, охраняющие ее. Тогда Йага открыла рот:
– Права была матушка. В городе и правда ничего хорошего. – Она высвободилась и пошла к дому. Тихо закончила: – Да и в людях тоже.
И так вдруг стало горько молодцу! Так не по себе!
– Постой!
Йага встала, но не обернулась. Ну что тут скажешь?! Правда ведь лучше вовсе из леса носу не казать, чем на такое вот гулянье забрести! Он догнал ведьму и протянул ей сжатый кулак. Раскрыл пальцы.
– Вот, возьми. Я их тебе покупал.
Серьги сверкали алыми брызгами, почти такими же, как попали на лицо ведьме. Она покачала головой.
– Возьми!
Рьян сдвинул брови, упрямо подал серьги вдругорядь, а девка возьми да и хлопни его по ладони! Так и полетели сверкающие каменья в жухлую траву, там и сгинули.
– Уходи, – велела она.
– Вот еще! Сам решу, когда приходить, а когда восвояси собираться!
С Йагой он бы, может, еще поспорил. Авось и доспорился б до чего. Но перед избушкой вдруг возникла Зорка. Прямо из ниоткуда: только что пустой пятачок двора был, и вдруг глядь – стоит! И смотрела она поверх плеча дочери на проклятого. Так смотрела, что хоть вешайся! Поняла…
– Ходи в избу, доченька, – ласково позвала она, и Йага послушалась.
Зорка ободряюще погладила ее по волосам, когда та проходила мимо. Когда же закрылась за Йагой дверь, вновь повернулась к молодцу. И у того ажно во рту пересохло. Воздух сгустился, потемнел. Старуха плыла по нему, как неотвратимая тень. Седые взъерошенные космы торчали в стороны, ровно ветром их подняло, глаза смотрели не мигая. Черные глаза, нечеловеческие, с золотым зрачком, какой встречается у диких зверей.
Рьян не попятился. Не привык он пятиться. Грудью готовился встретить беду. И беда себя ждать не заставила.
Р-р-р-раз! Свистнуло над ухом, мелькнуло что-то перед самым носом – и по лицу расплылась кровь. Три алые полосы разукрасили бледную кожу северянина. Рука Зорки, нечеловеческая рука, но и не звериная, осталась поднятой. Пальцы ее были темны, словно бы перьями покрыты, когти остры, как у птицы хищной.
Рьян руду не стал утирать. Так и побежали горячие ручейки.
– Я оплошал, – процедил он сквозь зубы.
Что уж, взаправду он дел натворил, напугал девку. Но разве то его вина?! Нет уж, гнуть спину, кланяться, прощения просить, а тем паче пощады, он не станет!
– Оплошал? Оплошал?!
Она не кричала даже. Рычала так, что слов не разобрать. Опустила руку еще раз, готовая располосовать поганую рожу северянина. Но дважды Рьян себя задеть не дал: увернулся.
– Оплошал, – повторил он. – Но зла не желал.
Зорка не то оскалилась, не то улыбнулась. Заместо единственного желтого пенька во рту выросло два ряда острых белых зубов.
– Не желал он зла, добрые боги! Он зла не желал! А принес в наш дом Лихо! Приволок на закорках и на печь посадил!
– Я за ваши обычаи не в ответе. В ваших краях богам жертвы приносят, не в моих!
Седые тонкие волосы стояли дыбом, точно саван похоронный из тончайшей невесомой ткани.
– Нету твоих и чужих краев, чужак! Есть Людье и есть Безлюдье. И одно с другим мешать не след! Йаге не место в городе! Не место среди таких, как ты!
Она кинулась, но Рьян ловко кувыркнулся и ударил ведьму по ноге. Помнит еще тело, как сражаться! Не все из него выбили, как ни старались! Старуха припала на колено, тяжело дыша. Не тот у нее возраст, да и сила не та, чтобы одним своим видом изгонять чужаков из леса.
– А может, рядом с тобой ей не место? Может, старая ведьма, ее взаперти держишь, потому что сама боишься? Может, и не дочь она тебе вовсе, а младенец похищенный?!
Малым детям вечно враки перед сном сказывают. И что за беда, коли чадо нелюбимое, чужое? Все одно уложить в кровать надобно. Сказывали Рьяну и такие враки, в которых нечистая сила, не умея свой род продолжить по воле богов, выбирала себе ребенка из людей. И ежели не было на том защитного коловорота, ежели мать с отцом не принесли требу и не возложили венец на младенца, не было у него силы противиться зову нелюдей. Утаскивали они его в темноту: в тень у печи, в колодец, в чащу лесную… Утаскивали и внушали, что там он и уродился на свет. И младенец взрослел, не зная родных, да и вовсе не ведая, какой он крови.