Йага поспешила на крик. Тени – за ней. Свистели у висков ветви, путались в пышных волосах листья, расползалась под ногами влажная холодная земля. Так бы и вывалилась Йага из зарослей в редкий березнячок, кабы не вцепился в юбку стерегущий колдовку волк: поберегись! Девка с разбегу упала на живот и потому только оставалась не видна тем, кто посмел потревожить ночь. Пряный лиственный дух щекотал ноздри. Йага вытерла измазанные грязью щеки и подняла голову.
В роще шла битва. Да не битва даже, а побоище. Как иначе-то назвать, коли шестеро против одного? К тому же шестеро были на редкость крепки: приземисты, широкоплечи. А тот один… дрался, ровно зверь загнанный. И кричал не он вовсе, а тот из шестерых, кто подначивал друзей, стоя за их спинами. Стоял он шатко, приподняв одну ногу. Йага из своего укрытия чуяла его горячую боль в голени.
– А будто мы тебя спрашивать станем! – продолжили мужики прерванную ругань. – Как надо, так и деремся! Не заслужил ты честного боя!
Рыжий, что защищался, дивно отличался от всех, кого прежде лесная госпожа встречала. Был он худощав и высок, светлокож, ровно не жаркое лето толь ко что минуло, а суровая зима. В ушах его поблескивали украшения, кои Йага разве что у мельничихи, приходившей к ним в избу за зельями, видала. Серьги видели и мужики, оттого раззадорились пуще прежнего.
– Ишь, разрядился как баба! Да ты сам баба!
Рыжий сплюнул кровь разбитыми губами и улыбнулся:
– Что-то жена твоя иное говорила, когда я ее в конюшне обжимал!
Мужик заревел и кинулся на наглеца. Тот, хотя и качался от усталости, пригнулся и подставил ножку. Враг пробежал мимо. Но остальные-то не делись никуда! От тяжелого кулака рыжий еще увернулся, зато ногой в живот ему попали. Он и звука не проронил, только согнулся, хватая ртом воздух, да и этого было достаточно. Сыновья молочника – их Йага знала, не раз разряжала поставленные ими силки в лесу – скрутили молодцу руки. Еще один добавил в челюсть и, заикаясь, пригрозил:
– К-коли уви-и-идим еще раз, пе-е-е-еняй на себя!
– Че-че-чего ба-ба-балакаешь? – передразнил пленник. – Не-не-не понимаю!
За наглость и поплатился. Били рыжего крепко. В живот, в лицо, по спине. Молча и зло. Он же только вздрагивал от ударов.
Нутро лесной госпожи вскипело от злости. Вшестером на одного? Да так и зверь дикий в ее лесу не посмеет, а тут люди! Она приподнялась на локтях и показала зубы. Зарычала, подзывая волка. Тот с готовностью подполз на брюхе.
– Чего встал? Помощь нужна! – вполголоса приказала она.
И волк немедля перемахнул через кусты. Шестеро мужиков навряд испугались бы одного тощего волка. Да волк был не один. С ним на поляну вытекли черные тени. Как живые, расползлись у серых лап и потянулись к драчунам.
– Щур, протри мне глаза!
– А я говорил, нечего ночью в лес соваться!
– Мужики, мужики, меня подождите!
– Сто-о-о-ойте!
Буяны сначала попятились, а там и вовсе бросились наутек. Волк почесал задней лапой ухо и вопросительно оглянулся на Йагу: угодил?
– Угодил, дружок!
Ведьма потрепала его по загривку и пошла к избитому, что скрючился под березой. Осторожно перевернула на спину, ощупала ребра, ища переломы. Странным был этот пришлец. Рыжих в их краях вовсе не водилось, кожа белая, алое пятно на щеке, ровно головешкой приложили. И походил на местных не больше, чем лис на жирного зайца: рук-ног вроде столько же, а зверь другой. Побитый вздрогнул под чуткими пальцами и пробормотал:
– Где ж ты, когда надо… Всегда… Не к месту…
– Да здесь я, здесь.
Йага обтерла ему измазанный кровью подбородок, проверила, чтобы горлом не шла руда. Ничего, жить будет. Не так его потрепали, как думалось. Али отбивался хорошо. Задрала рубаху – и ахнула!
– Краси-и-иво… – протянула девица.
По коже бежал черный узор. Петли цеплялись друг за друга, текли по телу. Однако ж рассмотреть не довелось: молодец зашевелился, принялся отталкивать лекарку:
– Не тронь сказал! Лучше сдохну, чем…
Руки пришлось отнять. Да оно и к лучшему: ребра целы, только синяками белую кожу разукрасило. Йага достала из сумы единственный сорванный на болоте гриб, сдавила в кулаке. Белый сок, что у несведущего лекаря будет лишь ядом, собрался в мутные капли. Ведьма запрокинула голову, собирая их языком. Для незнающего человека яд. А знающему – средство волшебное.
Она склонилась над молодцем, осторожно разомкнула избитые губы и припала к ним ртом. Уста молодца горчили, видно немало довелось ему горя хлебнуть. И холодны были, как лед! Словно не ранен он, а помер давно.