— Между прочим, — как ни в чем не бывало продолжал Китахара, обращаясь к смущенному Исаку, — хотя то, что я сейчас скажу, похоже на запоздалое представление акций к погашению, но когда вы только входили в ворота и я впервые увидел ваше лицо, мне показалось, что идет покойный мой старший брат. Я был потрясен до глубины души. Лицом вы очень схожи с моим братом.
— Да, но, право же…
— Все-таки кровь свое берет. Страшное дело кровь!
В тоне Китахары снова появились патетические нотки.
— Верно, страшное дело — кровь, — согласился Исаку.
«— Но то страшное свойство крови, о котором говорите вы, и то страшное свойство крови, о котором говорю я, наполнены принципиально различным смыслом, — подумал он. — Страшное свойство крови, которое имеете в виду вы, заключается, вероятно, лишь в том, что у двоюродных братьев, почти никогда не сталкивавшихся в жизни, так похожи лица; то же страшное свойство крови, о котором говорю я, подразумевает узы между незаконнорожденным ребенком и его отцом. Когда-то, в силу кровной связи, приходилось всячески отрицать существование таких уз, а сейчас, в силу той же самой кровной связи, я пытаюсь сердцем принять и полюбить человека, „являющегося моим отцом“. Все это творит кровь. Кровь диктует людям законы, и она же управляет судьбой индивидуума. Вот что подразумеваю я под „страш ными узами крови“».
Однако вслух Исаку сказал другое.
— В книге, которую я вам только что показал, о родине Ёсиюки написано лишь одно — «префектура Яманаси». Окончив медицинский факультет Токийского университета, он стал заведовать муниципальной больницей в городке М. на Хоккайдо, а дальнейшая судьба отца известна мне понаслышке, от матери, которая редко рассказывала об этом. Мне бы хотелось узнать все, что можно: в какой семье и в какой среде воспитывался Ёсиюки, какой характер был у него в детстве, какие любопытные случаи происходили с ним в средней и повышенной школе, — словом, я хочу составить более подробное представление о Ёсиюки Такаминэ, каким он был в жизни и каким запомнился знавшим его людям. Интересуюсь я, должно быть, потому, что в последнее время, — наверное, тут сказывается возраст, — меня стал особенно занимать вопрос о том, как человек проходит свой жизненный путь.
— Я прекрасно вас понимаю…
Китахара энергично кивнул головой.
Однако он располагал лишь очень незначительными сведениями из тех, что представляли интерес для Исаку, и это было вполне естественно. Как явствовало из его рассказа, оба младших брата Ёсиюки умерли в раннем возрасте, на третьем десятке; четверо его младших сестер переехали в семьи мужей, и сейчас их уже не было на свете. Если бы Ёсиюки, родившийся в 1881 году, был сейчас жив, ему бы в нынешнем году исполнилось девяносто четыре года. Принимая по внимание такие даты, смерть его младших сестер представлялась вполне закономерной. К тому же, если верить книге, такой уж Ёсиюки был человек, что, уехав двадцати семи лет на Хоккайдо, он ни разу с тех пор не навестил родные края. Ведь в начале века на Хоккайдо, превратившемся в развивающийся район, было слишком мало врачей; к тому же Ёсиюки таким молодым, всего двадцати семи лет, занял пост заведующего городской больницей — наверняка он был преисполнен честолюбивыми стремлениями и сознанием важности порученной ему миссии. Вполне возможно и то, что ему не нравились обремененные старинными традициями, обычаями и условностями сложные отношения между людьми в провинциальных семьях. Может быть, дело было еще и в том, что зажиточный род Ёсиюки, которому принадлежала большая винокурня и глава которого исстари являлся старостой трех окрестных деревень, ко времени, когда юноша собрался уезжать на Хоккайдо, оказался на грани разорения. Фактически тогда уже и в помине не было ни земель, ни усадьбы, которые давно перешли в другие руки. Значит, правильнее было бы сказать, что не Ёсиюки покинул свою родину, а наоборот, сам он оказался всеми покинут. Исаку вспомнился жалкий вид заброшенной, обветшалой могилы рода Такаминэ при храме Итинэн-дзи.
— Если бы мать была жива, она, конечно, могла бы быть вам полезна, но увы! — заметил Китахара. И тут, внезапно спохватившись, он воскликнул: — Да, а ведь у дядюшки Ёсиюки должен быть сын по имени Харухико, не так ли? Простите, вы с ним знакомы?
— Мы встречались однажды, двадцать два года тому назад. Я сказал ему тогда, что по поручению матери собираюсь посетить могилу отца в деревне, и попросил сообщить название храма — он был страшно удивлен. С горькой улыбкой он признался, что для него все, связанное с делами божественными, слишком сложно. Поэтому, приехав хоронить прах отца, он сразу оплатил уход за могилой на вечные времена и с тех пор ни разу не навещал кладбища…
— Странный человек этот Харухико. Вот, к примеру, хотя дело-то уже давнее, помню такой случай. Когда женился мой старший сын, мы волей-неволей должны были пригласить Харухико на свадьбу, и он приехал. В день свадьбы попросили мы его сказать тост от имени родственников, а он, представьте, наотрез отказался — не могу, мол, и все! Ничего не поделаешь, пришлось попросить другого. Вот какая история.
— Наверное, все потому, что он рос единственным ребенком в семье.
— В общем, он тоже здесь совсем не показывается. Совсем, похоже, решил порвать с нами родственные связи.
— Да, но ведь и я, при том, что я все же ощущаю себя сыном Ёсиюки, — тоже всего второй раз собрался посетить могилу отца…
— Мне кажется, сейчас слово «родина» и все, что с ним связано, окончательно утратило прежний смысл.
Беседа прервалась, воцарилось молчание. Китахара бросил беглый взгляд на наручные ча-сы.
«— Пора и честь знать, — подумал Исаку».
Исаку собирался отправиться в Токио с ближайшей железнодорожной станции, и Китахара снова предложил воспользоваться его машиной. На прощанье Китахара сказал:
— У младшей дочери сегодня день рождения, и жена, к сожалению, уехала в Токио, так что я даже не могу принять вас как подобает. Если вам случится побывать в Кофу, обязательно загляните в мою фирму. Знаете, в Кофу тоже найдется местечко, где вкусно кормят.
— Большое спасибо, — поблагодарил Исаку и впервые за весь день без задней мысли вежливо поклонился своему радушному кузену.
Машина тронулась. Исаку попросил шофера отвезти его не на вокзал, а к муниципалитету городка К. Муниципалитет помещался в элегантном новом двухэтажном здании. Здесь Исаку отпустил машину. Однако, вопреки его ожиданиям, краеведческой истории городка не оказалось ни в муниципалитете, ни в кабинете краеведения соседнего Дома собраний. Он выяснил, что такого рода история сейчас готовится к изданию, но для завершения ее потребуется еще по меньшей мере четыре года. Прихватив лишь несколько туристических проспектов, Исаку покинул муниципалитет.
Он медленно направился пешком к вокзалу. Затем, свернув за угол по узкой улочке, вышел к берегу Фуэфукигава.
В этом месте река образовывала отмель, и воды было немного, но вид с глинистого берега открывался великолепный. Вдоль берегов повсюду тянулись плантации персиковых деревьев. Была пора цветенья, и мириады красочных соцветий расстилались вдали, словно пышная гряда облаков.
Исаку присел на берегу и закурил.
Двадцать два года тому назад, когда он впервые посетил это селенье, в здешних местах можно было увидеть только небольшие крестьянские хозяйства, с полосками ячменя, рощицами тутовника и маленькими фруктовыми садами. Даже лица людей на улочках поселка были какие-то невеселые. А сейчас поселок превратился в процветающий туристический городок, с персиками, виноградом и бурлящими лечебными источниками. А какие жизнерадостные лица у молодых парней, что гоняют по улицам на своих автомобилях!
Исаку вдруг вспомнились слова одного человека: «— Ешьте тофу, жаренное в масле, и морскую
капусту! Ешьте тофу, жаренное в масле, и морскую капусту — станете здоровыми и сильными!» Человек имел обыкновение повторять эти слова, придя в их дом и за ужином обозревая стол, вокруг которого шумно рассаживались трое сыновей и дочь. А сидевшая рядом бабушка говорила в ответ неправду: «Тофу, жаренным в масле, и морской капустой я их вчера кормила». И тогда человек, удовлетворенно хмыкнув и кивнув, поднимался на второй этаж.