— Извините за беспорядок. Вот, садитесь впереди.
Такая фамильярность кажется мне недостатком профессионализма. Сьюзен ведет себя так, будто забирает из школы дочку, а не доставляет почетного гостя. Хотя виной тому, вероятно, мой собственный снобизм. «Это не элитный книжный магазин, — напоминаю я себе, — а всего-навсего мелкий социальный клуб без особых средств. Так что это я обязана их желанию иметь дело со мной».
— Вы говорите на китайском? — интересуется Сьюзен, когда мы выезжаем на автостраду.
— Я? Нет, не говорю. Извините.
— Вас разве не учила мама? Или отец?
— Э-э… Мне очень жаль. — Внутри я вся скукоживаюсь от страха. — Тут какое-то недоразумение — мои родители не китайцы, ни мать, ни отец.
— Да вы что! — Рот Сьюзен изумленно округляется в маленькое «о». — Но ведь у вас фамилия Сонг, вот мы и решили… Тогда вы, наверное, кореянка? Я слышала, у них тоже есть Сонги.
— Извините, но тоже нет. Сонг — это мое второе имя. А фамилия Хэйворд. Ни один из моих родителей, гм, не азиат.
Я хочу умереть. Вот так открыть дверцу машины, выкатиться на шоссе и кануть под встречным транспортным потоком.
— А-а. — Сьюзен на секунду умолкает. Я искоса на нее смотрю и при этом перехватываю ее собственный украдкой брошенный на меня взгляд. — Да-да. Понятно.
От всей этой путаницы я чувствую себя на редкость пакостно и вместе с тем задетой за живое. Китаянкой я никогда не притворялась. Но при этом замечала, что люди насчет меня нередко пребывают в «серой зоне», полагая, что я имею китайские корни, но не желая строить догадок или просить меня саму это разъяснить. А я, между прочим, никого не вожу за нос и не напускаю тумана. Нет у меня на лбу аршинной надписи «БЕЛАЯ!», а те, кто испытывает предубеждение, разве не несут за это ответственность? Разве это в каком-то смысле не расизм — оценивать мою расу на основании моей фамилии?
Всю оставшуюся дорогу мы со Сьюзен не разговариваем. Интересно, о чем она думает? Лицо несколько натянуто, но, может, это для нее типично; должно быть, так выглядят все азиатские дамы среднего возраста. На подъезде к месту проведения (видимо, этот китайско-американский клуб Роквилла собирается по четвергам в пресвитерианской церкви) она меня спрашивает, как я отношусь к китайской кухне.
— С большой любовью, — скованно улыбаюсь я.
— Вот и хорошо, — глуша мотор, кивает она. — А то мы как раз сегодня ее заказали.
Внутри перед пасторской кафедрой рядами расставлены металлические складные стулья. Народу здесь больше, чем я ожидала, — человек сорок, а то и под пятьдесят. Я думала, это просто клуб, а здесь целое собрание. У многих подписанные экземпляры моей книги. Несколько человек при виде меня восторженно машут, а я чувствую внутри уколы вины.
— Сюда, вверх по ступенькам. — Сьюзен жестом приглашает меня следовать за ней к кафедре. Здесь она настраивает микрофон под свой рост, а я неловко стою позади, удивленная тем, что мы начинаем так внезапно. Хоть бы кто подал стакан воды перед началом.
— Всем здравствуйте, — обращается с возвышения Сьюзен. Микрофон резко фонит; она ждет, пока стихнет противный металлический писк, после чего продолжает: — Сегодня вечером у нас весьма особенный гость. Наша уважаемая рассказчица написала прекрасный роман о Китайском трудовом корпусе, который многие из вас читали. И вот она здесь, чтобы немного почитать и побеседовать с нами о том, что значит быть писателем. Прошу всех присоединиться ко мне и поприветствовать госпожу Джунипер Сонг.
Она учтиво хлопает в ладоши. Аудитория следует ее примеру. Сьюзен отходит от кафедры и жестом приглашает меня начать, по-прежнему улыбаясь своей натянутой улыбкой.
— Гм, всем привет!
Кашлянув, я прочищаю горло. «Да ладно, это ерунда». В книжных магазинах я провела уже полтора десятка встреч; что меня, на простой вечерок в клубе не хватит?
— Наверное, можно начать с чтения.
Как ни странно, все идет вполне себе гладко. Публика внимает как шелковая, улыбается и кивает в нужные моменты. Некоторые во время чтения кажутся слегка растерянными — щурятся и кренят головы (то ли туговатый слух, то ли плохо понимают по-английски), поэтому я на всякий случай сбавляю темп и говорю громче. В результате чтение фрагментов занимает гораздо больше времени, а на вопросы и ответы остается всего минут двадцать, хотя, честно говоря, это облегчение. Все что угодно, лишь бы убить время.
Вопросы тоже сплошные поддавки. В основном довольно милые — из тех, что обычно получаешь от маминых друзей. Например, как я стала такой успешной в столь юном возрасте? Как мне удавалось совмещать учебу с писательской карьерой? С какими еще интересными вещами о китайских рабочих я столкнулась в ходе своего исследования? Один старичок в очках задает крайне прямой вопрос о размере моего аванса и авторских начислений («Я тут кое-что посчитал, и у меня появились некоторые соображения насчет возможного издательского дела, которыми я хотел бы поделиться», — говорит он); от его вопроса я уклоняюсь, сказав, что частные детали предпочитаю хранить в тайне. Еще один мужчина на ломаном английском спрашивает, как, по моему мнению, американцам китайского происхождения эффективней отстаивать свое представительство в американских политических кругах. Что на это сказать, я понятия не имею, поэтому лопочу что-то о заметности в социальных сетях, спайке с другими маргинализированными группами и разочаровывающем центризме Эндрю Янга[39], а сама надеюсь, что мой быстрый английский собьет его с толку настолько, что он сочтет это за связный ответ. Одна женщина, представившаяся как Грейс Чжоу, говорит, что у нее в девятом классе учится дочь Кристина, и спрашивает, могу ли я дать ей какой-нибудь совет относительно подачи заявления в колледж.