«Похоже, еще одно „чудо из Йеля“ не более чем лживая блудня».
«ЁПТЫТЬ! ДА ЗА ЖОПУ ЕЕ И В ТЮРЬМУ!»
Я не могу оторваться от ноутбука. Даже когда наконец поднимаюсь, чтобы сходить в туалет, глаза остаются прикованными к телефону. Разумнее всего было бы отключить все мои девайсы, но это свыше моих сил. Я должна наблюдать за тем, как вся эта катастрофа разворачивается в режиме реального времени; должна точно видеть, кто сделал ретвит и кто на него отвечает.
Затем начинают сыпаться эсэмэски. Все от совершенно незнакомых людей. Непонятно, зачем я вообще их открываю, но, как видно, любопытство и мазохистские наклонности берут во мне верх, и я их читаю, вместо того чтобы просто удалять.
«Сдохни сука».
«Джун, ты видела эти твиты? Неужели это правда? Если нет, тебе нужно срочно защищаться».
«Гореть тебе в аду за то, что ты сделала. Расистская шлюха-воровка».
«Ты должна миссис Лю каждый гребаный цент на своем банковском счету!!!»
«Я был поклонником „Последнего фронта“. Все это невероятно разочаровывает. Вы должны немедленно принести публичные извинения всему книжному сообществу».
«Приеду в Вашингтон — вышибу из тебя все твое дерьмо, расистская ты сучара!»
После этой последней капли я наконец швыряю телефон через кровать. Пипец. Сердце лупит так, что отдается в барабанных перепонках. Я встаю, расхаживаю нервно по квартире, припираю стулом входную дверь (без мысли, что кто-нибудь ворвется и меня укокошит, а просто ощущение такое), а затем сворачиваюсь калачиком на кровати, подтянув колени к груди, и начинаю взад-вперед раскачиваться.
«Бо-же мой. Бо-же мой».
Все кончено. Люди знают. Скоро прознает весь мир. Прежде всего Даниэла. Из Eden меня выпнут, я потеряю все свои деньги. Миссис Лю подаст на меня в суд и меня там уничтожит. Бретт откажется от меня как от клиента, и на карьере будет поставлен жирный крест. Но на этом страсти не улягутся. В историю литературы я войду как сука, укравшая работу Афины Лю. Обо мне создадут особую страницу в Википедии. Я стану предметом бесчисленных статей и пересудов. Среди профессионалов отрасли нельзя будет даже упомянуть мое имя без смешка или усмешки. Я превращусь в мем. И ни одно слово, которое я напишу, никогда больше не будет опубликовано.
Зачем, скажите бога ради, мне вообще взбрело в голову опубликовать «Последний фронт»? Вот так сейчас взяла бы и пнула себя за эту дурость. Я-то думала, что делаю что-то благое. Нечто благородное — представить работу Афины миру так, как она того заслуживала. Но как можно было даже представить, что все обернется таким укусом в задницу?
До сих пор все текло так стабильно. Я проделала огромную работу по преодолению своего беспокойства, сосредоточась на настоящем, а не на всех своих страхах и болезненной неуверенности в себе. Ужас от того, где и каким образом ко мне попала в руки та исходная рукопись, я упрятала глубоко в себя и двинулась дальше. И вот сейчас все это наплывает на меня чудовищным флэшбэком — руки Афины, взлетающие к горлу, ее синюшное лицо, тарабанящие по полу ноги…
О боже, что же я наделала?
Телефон, лежащий на кровати лицом вверх, так и помаргивает синим цветом от новых уведомлений. Сейчас он похож на сирену тревоги.
Я захожусь воплями — громкими, уродливыми и беззастенчивыми, как у малышей; громкость такая, что как бы не нагрянули соседи. Тогда я утыкаюсь в подушку и так лежу несколько часов в приглушенной, удушливой истерике.
Солнце садится. В комнате сгущается сумрак. С какого-то момента выбросы адреналина во мне идут на убыль; пульс замедляется, горло осипло от рыданий, а слез на плач вроде и не остается. Моя паническая атака унимается, вероятно, потому, что я уже столько раз прогнала в голове наихудшие сценарии, что пугать они меня больше не могут. Мой социальный и профессиональный крах стал теперь привычным, и как это ни парадоксально, но благодаря этому я снова могу думать.
Я тянусь за телефоном и, листая Twitter, понимаю, что ситуация, возможно, не настолько безнадежна, как мне показалось вначале. Тот, кто стоит за @AthenaLiusGhost, даже близко не знает, что происходило на самом деле. Он прав в главном, но ошибается во всем остальном. В квартире Афины я не бывала никогда, за исключением того первого и одновременно последнего раза. С Афиной я сошлась в колледже, а не в Вашингтоне. И уж конечно, не дружила с ней ради того, чтобы умыкнуть «Последний фронт». До той ночи, когда Афины не стало, я даже не подозревала о существовании ее рукописи.
Кем бы ни был тот незнакомец, правду он угадал весьма удачно. Зато все остальное сфабриковано. И это говорит о том, что на самом деле у них нет никаких конкретных доказательств.