И когда ты пишешь на потребу рынка, уже не имеет значения, какие истории горят у тебя внутри. Важно то, что хотят видеть зрители, слышать слушатели, и никого не волнуют внутренние размышления простой, с обычной ориентацией белой девушки из Филадельфии. Они хотят чего-нибудь нового, экзотичного, с повесточкой, и ты, если хочешь остаться на плаву, обязана им это дать.
Мама заказывает ужин в местном китайском фастфуде (название, разумеется, «Великая Стена»).
— Они здесь всего ничего, — сообщает она, когда мы усаживаемся, — но обслуживание уже никудышное. Я б туда сроду больше не обратилась. Три раза требуется звонить только для того, чтобы привезли хотя бы воду. Но доставляют быстро, и их курица в апельсиновом соусе мне нравится.
Мама открывает картонку с рисом и ставит передо мной.
— Тебе же нравится китайская кухня?
Мне не хватает духу сказать, что китайскую кухню у нас любит Рори, а меня от этой жрачки воротит, особенно после того ужасного клуба в Роквилле.
— Ну а что, вполне.
— Я взяла тебе «тройного Будду». Или ты по-прежнему вегетарианка?
— По-разному. Иногда почему бы не попробовать. — Я разламываю свои палочки для еды. — Спасибо.
Мама, кивнув, накладывает себе на тарелку немного обжаренного со свининой риса и начинает есть.
Мы почти не разговариваем. Между нами всегда так — либо безмятежное молчание, либо кипеж до небес. У нас нет и не было никаких нейтральных тем или общих интересов, которые бы нас объединяли или, наоборот, ссорили. Та экзальтированность, которой некогда отличалась моя мать, похоже, испарилась еще в восьмидесятых, когда она покуривала травку, отправлялась в туры за группами, а своих детей нарекала именами вроде Джунипер Сонг и Аврора Блюграсс. Со смертью папы она вернулась на работу и с тех пор стала полностью вторить американскому идеалу работающей матери-одиночки: безупречна на своей должности в офисе, не пропускает ни одного родительского собрания; накоплений ровно столько, чтобы пристроить нас с Рори в приличные школы с минимальными долгами за обучение и сделать себе пенсионный счет. Соответствие этим канонам, понятно, места творчеству не оставляет. В общем, моя родительница — одна из белых матерей из субурбии, что на стендах возле магазинных касс покупают журналы «Домашняя жизнь», со смаком пьют четырехдолларовые вина, романы вроде «Сумерек» называют не иначе как «этой вампирятиной», при этом сами десятилетиями не читают ничего, кроме уцененных пэйпербэков с тех же стендов, где и журналы для садоводов.
Мама всегда лучше ладила с Рори. У меня издавна сложилось ощущение, что она не совсем понимает, что со мной делать. Папа, тот всегда готов был следовать за мной, куда бы ни направлялось мое воображение. Но об отце мы не говорим.
Некоторое время мы сидим в тишине, жуя яичные рулетики и кусочки жареной курицы, такие сладкие, что больше напоминают леденцы. Наконец мама спрашивает:
— Ну а как там твое книгописание?
Мама всегда обладала уникальной способностью простым, незаинтересованным вопросом снижать все мои высокие устремления до пошловатых тривиальностей.
Я откладываю свои палочки для еды.
— Да в целом прекрасно.
— Ну так это ж хорошо?
— Только у меня сейчас вроде как…
Мне мучительно хочется ей рассказать, почему последние несколько месяцев я так несчастна, но я не знаю, с чего начать.
— Знаешь, мама, я сейчас в слегка затруднительном положении. Творчески. Например, никак не могу придумать, о чем бы мне написать.
— Ты имеешь в виду что-то вроде писательского тупика?
— Типа того. Только обычно у меня есть всякие уловки, чтобы из этой пробуксовки вырваться. Например, писать упражнения, слушать музыку, делать моционы и много чего еще. Только на этот раз почему-то не получается.
Мама отодвигает в сторонку несколько кусочков курицы и берет палочками засахаренный пекан.
— Что ж. Тогда, быть может, пришло время сменить род занятий, двигаться дальше.
— Мама.
— Да это я так, к слову. Но подруга Рори всегда может устроить тебя на те курсы. Надо только заполнить формуляр.
Сдать на магистра по налогам и бухучету в Американском университете мама предлагала мне при каждой нашей встрече за последние четыре года. Она пошла даже на то, что распечатала и отправила мне заявление по почте тем летом, когда провалился мой дебютный роман, а я для оплаты жилья взялась за репетиторство.
— Еще раз — надеюсь, что последний, — говорю: быть бухгалтером я не же-ла-ю.
— А ты скажи: что такого уж плохого в том, чтобы быть бухгалтером?