Йерма. Да. Конечно, бывает и хуже. Елена ждала три года, а прежде, материны ровесницы, и того больше. Но два года и двадцать дней тоже немало. За что мне такое мучение? Ночью выйду босая в патио и хожу, хожу… Так и с ума сойдешь.
Мария. Ну что ты! Как будто старуха… Да и грех жаловаться. Сестра матери моей ждала четырнадцать лет, а какого родила ребенка!
Йерма (жадно). Какого же?
Мария. И плакал, как теленок, и стрекотал, как кузнечик, и мочился нам на юбки, и за косы нас таскал, а когда ему пять месяцев исполнилось, стал царапаться.
Йерма (смеется). Это ничего, стерпеть можно.
Мария. Ну, как сказать…
Йерма. Да что уж! Когда моя сестра кормила, у нее вся грудь потрескалась, боль ужасная, зато чистая, хорошая, здоровая боль.
Мария. Говорят, с детьми намучаешься…
Йерма. Ты больше слушай. Так говорят плохие матери, слабые. А на что им дети? Ребенок – не роза, без мучений не вырастишь. Я думаю, на них уходит половина нашей крови. Но это хорошо, это правильно, так и должно быть. У каждой женщины крови хватит детей на пять, а когда их нет, кровь становится ядом, как у меня.
Мария. Прямо не знаю, что со мной…
Йерма. Люди говорят, первый раз страшно.
Мария. Посмотрим… (Робко.) Ты так ловко шьешь…
Йерма (берет узелок). Давай, накрою тебе распашонок. А это что?
Мария. Это пеленки.
Йерма. Хорошо. (Садится.)
Мария. Ну… До свиданья.
Подходит к Йерме, та нежно касается ее живота.
Йерма. По камням не бегай.
Мария. До свиданья. (Целует ее и уходит.)
Йерма. Приходи поскорей. (Сидит у столика, как в начале картины; берет ножницы, кроит.)
Входит Виктор.
Йерма. Добрый день, Виктор.
Виктор (он сосредоточен и очень серьезен). Где Хуан?
Йерма. В поле.
Виктор. Что ты шьешь?
Йерма. Пеленки крою.
Виктор (улыбается). Вот как!
Йерма (улыбается). Обошью кружевами.
Виктор. Будет девочка, Йермой назовешь.
Йерма (вздрагивает). Что ты сказал?
Виктор. Я рад за тебя.
Йерма (еле дыша). Нет… Я не для себя. Я для Марии.
Виктор. Что же, может, и ты за ней следом. Вам бы нужен ребенок.
Йерма (печально). Нужен!
Виктор. Так чего ж ты? Скажи мужу, чтоб поменьше думал о работе. Он все деньги копит – и накопит, а кому он их оставит? Ну, я погнал овец. Передай Хуану, пускай берет тех двух, что он у меня купил, а насчет прочего – пускай подумает. (Улыбается и уходит.)
Йерма (пылко). Да, пускай подумает!
(Встает в раздумье и идет туда, где стоял Виктор, жадно, как в горах, вдыхая воздух; потом идет в другой угол, словно чего-то ищет, возвращается к \ столику, садится и шьет, отрешенно глядя куда-то.)
Картина вторая
Поле. Входят Йерма с корзинкой и Первая старуха.
Йерма. Добрый день.
Первая старуха. День добрый, красавица. Куда собралась?
Йерма. Мужу обед носила в оливковую рощу.
Первая старуха. Давно ты замужем?
Йерма. Три года.
Первая старуха. Детки есть?
Йерма. Нету.
Первая старуха. Ничего, будут.
Йерма (оживляется). Правда?
Первая старуха. А то как же? (Садится.) И я носила мужу поесть. Он у меня старый, а работает. Семеро детей у меня, семеро солнышек, а дочки нет, вот сама и хожу туда-сюда.
Йерма. Вы с того берега?
Первая старуха. Да, мы у мельниц живем. А ты из чьих будешь?
Йерма. Я дочка Энрике-пастуха.
Первая старуха. Энрике-пастуха я знала. Хорошая у тебя семья. Вставали, трудились, хлеб ели и умирали. Ни веселий тебе, ни гуляний. Серьезный народ. Я за твоего дядю чуть замуж не вышла. Только я была веселая, любила погулять, сладенького покушать. Подойду, бывало, к дверям, и все мне чудится, музыка играет, то поближе, то подальше, а это ветер… (Смеется.) Вот, не поверишь, два раза я замуж выходила, четырнадцать душ родила, семерых потеряла, а ничего, живу – не жалуюсь, умирать не хочу. Что ж это? Деревья стоят, дома стоят, а нам, в кого черт вселился, – и помирай?
Йерма. Можно, я тебя спрошу?
Первая старуха. Ну-ка? (Глядит на нее). Знаю, о чем спросишь. Про такие дела не говорят. (Поднимается.)
Йерма (удерживает ее). А что? Я вам сразу поверила. Я давно хочу поговорить со старой женщиной. Мне надо узнать… Вот вы мне и скажите…
Первая старуха. Что ж я тебе скажу?
Йерма (тихо). Сами знаете. Почему у меня нет детей. Неужели мне, такой молодой, ходить за птицей да вешать занавески? Нет, вы посоветуйте, что мне делать! Я все сделаю, что вы скажете… Прикажете выколоть глаза, я и на то соглашусь…
Первая старуха. Да что я знаю? Лягу навзничь, запою, а дети – как вода прибывают. Ты же такая красивая! Ладно, разговорилась я… Я-то много чего понимаю, да не скажу.
Йерма. Почему? Я с мужем только про то и говорю.
Первая старуха. Ну, слушай. Ты мужа любишь?
Йерма. Как это?
Первая старуха. Любишь ты его? Хочется тебе с ним быть?
Йерма. Не знаю…
Первая старуха. Дрожишь, когда он подходит? Голова у тебя кружится, когда он тебя целует?
Йерма. Нет. Такого со мной не бывало.
Первая старуха. Никогда? Даже на танцах?
Йерма (вспоминает). Да… один раз… когда Виктор…
Первая старуха. Ну!
Йерма. Он меня обнял, а я ничего не сказала, не могла я говорить. И еще, когда мне было четырнадцать лет, он взял меня на руки, чтобы перенести через канаву, а я вся задрожала, просто зубы стучали. Это оттого, что я очень тихая была.
Первая старуха. А с мужем?
Йерма. Муж – другое дело! Отец выбрал, я согласилась. Ты не думай, я рада была! Я ведь с самой нашей помолвки мечтала… ну, о детях… В глаза ему смотрела, хотела себя увидать… такой маленькой, как кукла, как будто сама себе дочка…
Первая старуха. Да, непохожи мы с тобой! Наверное, потому-то и не родишь. Мужчин надо любить. Они нам косы должны расплетать, водой поить изо рта, так уж в мире повелось.
Йерма. В твоем, но не в моем. Я о многом думаю, и вся моя надежда – ребенок. Ради него я мужу предалась, ради него и предаюсь, а не для радости.