— Нет!.. — он бестрепетно встретил пытливый взгляд дракона. — Нет…
По рубахе медленно расплывалось пятно крови, чëрное на чëрном.
— Нет, — повторил Учитель, медленно, вкладывая в каждое слово протест, — мой воспитанник здесь ни при чëм.
«Нет же, он и есть причина моего появления здесь, но мне не велит привлекать твоë внимание к нему сама Небесная Императрица — она не велит допускать его к общению с драконами, может, из-за того, что у Небесной Драконицы на его счëт иные планы, а драконы его убьют — мальчик твердит, что драконы во снах требуют, чтобы он умер!..»
Цаао Цзао не умел читать мысли. Видел только боль во взгляде человека. И страх.
— Сейчас я заварю нам чай, молочный зелëный чай, чтобы аромат рассеял твои беды, а вкус дал бодрости и сил…
*
Пальцы Учителя обнимали фарфоровую чашечку, на которой от температуры остывающей воды медленно меняли цвет полураскрытые пионы. Белые, как полуденный снег на вершинах. Розовые, как смущëнные щëки юной красавицы. Алые, как губы тайной мечты Учителя.
Вот же они, на расстоянии печали!
Вода остынет — и пионы замрут в бархатно-бордовом, как в ритуальных вышивках на шторах Вешних Палат.
Яшмовая Красавица лукаво улыбнулась собственным мыслям: Учитель мог ничего вообще не рассказывать. Императрица всё прочла по дыханию. Она заметила грусть, сопровождающую Учителя на всех встречах с ней, недовольство неумением составлять верные планы, чëрную на чëрном кровь на рубахе палача, уже почти высохшую и все время вроде бы случайно прикрытую от сторонних взглядов руками, то одной, то другой. Коготь не заметил, но ведь он и не должен был.
— Небесная Императрица не включила дракона в число доверенных лиц? — мягко спросила красавица, отставляя свою чашку и беря Учителя тонкими пальчиками за скрытые манжетами запястья.
Учитель поставил чашку с багровеющими пионами на стол, встретился взглядом с Яшмовой Красавицей. Положил ладони тыльной стороной на стол, собирая пальцы в лодочки по обе стороны от чашки.
— Да. Я полагаю, она против контактов Йи с драконами.
Пальцы Императрицы заскользили по ладоням палача, коснулись кончиками их центров, задержали движение.
Когда его пальцы проскользили по её ладоням, так же замирая в центрах, красавица закрыла глаза. Так уже бывало. Так уже не раз бывало.
Она — Императрица. У неё четверо мужей, четверо детей. Никого не касается, кем населена её постель, и она в полном праве…
— Буду ждать тебя сегодня, когда Крыса встретит Быка, в Лунном Павильоне.
Пальцы Учителя не дрогнули, очертили маленькие круги на её ладонях:
— Сделаю все, что в моих силах, чтобы лишь Змее* удалось увести тебя к семи и двум категориям духов, что покажут Нефритовый Дворец Небесного Кролика.
*
час Крысы -- с 23:00 до 1:00
час Быка -- с 1:00 до 3:00
час Змеи -- с 9:00 до 11:00
Глава 17. Подкидыш и Тень
— ...а потом я заметил, что мы уже слишком долго не видим ни встречных, ни попутных повозок, всадников и пеших путников, и я сказал Учителю, что это не к добру, и предложил отдать приказ готовиться воинам, но мы не успели, и на нас напали пауки, два, четыре, десять, много пауков! Они были размером с имперских пантер! Да что там, больше волов! И я наравне с Учителем защищал испугавшихся малышей и целителя!..
Шесть лет назад Лю Чу рассказывал, как он помешал пакостнику Йи Дэю вызвать ещё пауков.
Пять лет назад рассказывал, как ему, Лю Чу, удалось добыть кинжал и вступить в бой с пауками.
Четыре и три года назад не рассказывал ничего: Учитель застал его за хвастовством и назначил примерное наказание за лживые наветы.
А два года назад у Лю появились новые слушатели: одна из красавиц с мужьями и сыновьями переехала в клан Звёздной Императрицы. Она была Мастером Огненной Пыли, а клан и жизнь как раз покинула прежняя Мастер.
Лю не сам додумался, что быть другом новеньким ученикам, осваивающим воинское дело, очень даже полезно. Это ему подсказал тихий вкрадчивый голос. Тихий-тихий, еле слышный, но при том как будто сразу в унисон одно и то же говорят несколько мужчин и женщин разного возраста. Тихий — но гулкий, с неслышимым эхом, прокатывающимся по всему телу.
Лю, полудемон, знал: он может, а значит, должен использовать во благо себе всё, что само идёт ему в руки. Если он делал то, что то ли советовал, то ли приказывал Голос — или Голоса! — ситуация волшебным образом сама собой складывалась так, как нужно юному полудемону. Вот, толкнул треногу — и чуть не сжёг этого мелкого пакостника. Да, он оказался слишком живучим, но кто пришёл утешить и поддержать Лю в этой досадной неудаче? Голос. Только Голос! Можно было потерпеть этот гул, пробирающий до озноба, этот хор, вселяющий в душу ужас, ведь это он подсказывал, что, кому и как сказать, чтобы верили в слова полудемона, а не подкидыша.
Рослые новички, моложе Лю Чу на год и на два, обрадовались тёплому приёму местного заводилы — таким для них старательно показывал себя ученик палача. При них другие поостерегутся задевать Лю. Ведь даже Голос ему сказал: «Это — твоя армия, первый отряд твоей армии, ты маленький, и она маленькая, ты будешь расти, и вместе с тобой будут расти твои воины!» И вот им-то он теперь мог сколько душе угодно рассказывать байки о своём путешествии в столицу. Они там были? Не были! А он им расскажет всё, как есть. И про павлинов, ступающих вслед Звёздной Императрице и раскрывающих хвосты с каждым её шагом, и про говорящих пятнистых карпов в бассейнах и каменных чашах, и про живого, настоящего феникса, ручного, который сжигает врагов, и про самих врагов — а уж сколько их успел перебить за то посещение императорского дворца сам Лю Чу!
Стоило отдать должное, Лю в его четырнадцать вёсен казался не по годам развитым и очень, очень-очень добросовестно упражнял своё тело, отчасти в ущерб разуму. Так, если стоял выбор, читать философский трактат или разучивать новые приёмы борьбы, хитрец бежал опрометью за наставниками по борьбе, изобретая на ходу небылицы в отговорку для Вейжа. Голос, кстати, не протестовал. С недавних пор, правда, и Лю Чу манила к себе библиотека. Он случайно подглядел, чему учат наставницы двадцатилетних учеников за богато вышитыми занавесями, и теперь выискивал книги о вешних утехах. Он даже почти совсем перестал травить Йи, хоть и не упускал, как и прежде, ни единого повода высмеять его успехи: ему невероятно нравилось звание Старшего Ученика.
А с недавних пор Лю решил жалеть этого несчастного. Голос одобрял, а может, он и подсказал.
Как и полагалось, в седьмую весну наставники оценивали, каковы магические умения подрастающих детей. Сам Лю седьмой год учился мастерству владения огнём — чему бы ещё учить полудемона! Как знать, вдруг из него выйдет такой же Мастер Огня, как и Учитель! А маленький Йи Дэй, пусть и обогнал ростом всех ровесников, не нашёл общего языка с Огнём, ему не отозвалась Вода, он не слышал ни Землю, ни Камни, его не слышал Ветер, с ним не заговорил Металл...
Лю Чу злорадствовал: сколько и каких надежд Учителя пошли прахом! Лю был уверен, уж теперь-то Учителю придётся смириться с тем, что его Старший Ученик ещё и Лучший. Но... он что-то не торопился проявлять смирение, продолжал возиться с Дэем.
Голос... или сам Лю? Наверное, всё же Голос успокаивал: «Всему своё время».
Лю верил.
Учитель не помнил, чтобы у него на попечении когда-нибудь ещё находились двое мальчиков — таких разных, но так непостижимо неразрывно связанных.
Лю Чу. Полудемон.
Йи Дэй. Человек? Нет, конечно же. Гибель Мира, Воплощённое Зло!
Они вечно ходят друг за другом. Чаще Лю подстерегает Йи, но когда Лю близко нет, Дэй словно нарочно стремится пройти там, где противник его заметит...
Йи к семи вёснам изрядно вытянулся ввысь. Ел по-прежнему плохо, стал похож на тонкий гибкий прутик. На экзамене у Мастеров Стихий — провалился. Стал делать, что мог. Старательно учил диалекты и внешние языки, наставники хвалили, да и сам Учитель видел — преуспевает. Йи никогда не отказывался от просьб старших, если возникали сложности, принимал их как повод улучшить что-то в себе... раз не даётся магия, надо брать умом и старанием. Приловчился вырезать фигурки из дерева, горстями раздаёт малышам деревянных красавиц и воинов, когда только успевает наделать. Вот — попросили отнести на кухню корзину яблок, и он, поблагодарив за просьбу правильным поклоном, потащил огромную тяжесть. Учитель же сказал: «Если верно взяться, можно поднять самое неподъёмное».