Человеческий ум это громадный феномен. Даже патологический ум это что‑то огромное. Здоровый ум еще больше патологического, потому что патологический это только часть здорового ума, еще не целое. Никто не сходил с ума целиком, и никто не сможет. Только часть может обезуметь, только часть может заболеть, но никто не может сойти с ума полностью. Это в точности подобно физиологии, ничье тело не может заболеть абсолютно. Вы видели чтобы кто‑нибудь был абсолютно болен? Это значило бы, что все возможные болезни человечества приключились с одним человеком. Это невозможно, никто не заходит так далеко. У кого‑то болит голова, у кого‑то болит живот, у кого‑то лихорадка, то и другое – все это частности. И тело это такой громадный феномен, это вселенная.
То же самое и с умом, ум это вселенная. Весь ум в целом никогда не обезумеет, и именно поэтому сумасшедшего можно вылечить. Если бы ум был поражен целиком, вы бы не вернули человека, не осталось бы никакой возможности. Если весь ум поражен, куда вы его сможете вернуть? Лишь части, только части сбиваются с пути. Вы можете привести их назад, уместить их назад в целое.
Сейчас на Западе второй тип психологии проходит родовые схватки, это Абрахам Маслоу, Эрих Фромм, Артур Янов и другие. Их подход комплексный, они думают не в терминах болезни, но в терминах здоровья, сосредотачиваются в основном не на патологиях, а на здоровом человечестве. Вторая психология рождается, но этот процесс еще идет. Именно поэтому я говорю что сейчас она проходит родовые схватки, она собирается войти в мир. Рано или поздно она начнет быстро расти. И только тогда появится возможность третьего типа. Вот почему я говорю что до сих пор ее не существовало.
Будды существовали, их было миллионы, но не психология Будд, потому что никто никогда не пытался исследовать пробужденное сознание чтобы создать из этого научную дисциплину. Будды были, но никто не пытался понять феномен буддовости научным путем.
Гурджиев был первым за всю историю человечества, кто попытался это сделать. В этом смысле он был исключителен, то был пионер третьей психологии. Как всегда и бывает, пионерам приходится трудно; проникать в нечто остававшееся неизвестным, всегда нелегко, но он пытался. Он принес из темноты несколько фрагментов, но проблема становилась все более трудной, потому что его лучший ученик, Успенский предал его. Вот в чем была трудность, Гурджиев был мистиком, несведущим в мире науки, у него был ненаучный склад ума. Он был мистиком, он был Буддой. Вся забота лежала на Успенском, потому что он был великим ученым, один из величайших математиков, когда либо рождавшихся в мире, один из глубочайших мыслителей столетия. Весь успех зависел от Успенского. Гурджиев должен был посеять семена, а Успенский – проработать их, дать им определения, философизировать, вывести из этого научную теорию. Это было бы постоянное сотрудничество между Мастером и учеником. Гурджиев мог посадить семена, но не мог дать научное объяснение, не мог привести все это в такую форму, чтобы это стало учением. Он знал что это было, но ему не хватало языка.
Успенский владел языком, владел в совершенстве. У меня нет другого сравнения, Успенский мог написать так идеально, что даже Альберт Эйнштейн почувствовал бы зависть. У него был замечательно вышколенный, логический ум. Вы должны прочитать одну из его книг, Tertium Organum (Ключ к загадкам мира). Это редкий феномен. В самом начале книги, Успенский говорит, "В мире есть всего три книги: первая из них Аристотелевский Органон, первый инструмент мысли; вторая – книга Бэкона "Новый Органон", второй принцип мышления; и третья – " Tertium Organum ". Tertium Organum означает третий канон мысли. Успенский сказал, и это не было сказано из гордости или эгоизма, "Даже до того, как появились первые два, третий уже существовал." В своей книге он говорил, "Я принес само основание всего знания." И это не эгоизм, книга действительно исключительна.
Все усилия Гурджиева зависели от тесного сотрудничества между ним и Успенским. Он должен был вести, а Успенский должен был все формализовать, сформулировать, оформить в виде структуры. Душа исходила от Гурджиева, а тело поддерживал Успенский, но в середине пути Успенский предал его. Он просто бросил Гурджиева. Такая возможность всегда есть, потому что он был интеллектуалом до мозга костей, а Гурджиев был анти‑интеллектуалом. Было практически невозможно сохранить между ними сотрудничество.
Гурджиев требовал чтобы ученик полностью сдался, Мастер всегда этого требует, но для Успенского это было трудным, как и для любого ученика. А когда ученик слишком умный, это трудно вдвойне. Постепенно, Успенский начал думать, что он узнал уже все что возможно. Интеллигенция с легкостью обманывается таким образом. Он был настолько умен, что сформулировал все, и начал чувствовать что уже знает. Тогда, шаг за шагом между ними начал появляться разрыв.