Итак, слой токсинов сначала бывает зеленым, как слизь, потом постепенно сереет, как будто эта слизь разлагается прямо у вас во рту, ну а потом, когда обезвоживание достигает уже критической отметки, язык чернеет.
В то самое мгновение, как она это произнесла, у меня перед глазами появилась картина из «Имени розы» Умберто Эко: отравленные священники, которых находили с почерневшими языками. Я тут же представила своих товарищей по йога-семинару, распластавшихся по полу вантилана с чернильными языками, вывалившимися из бездыханных ртов. Тут уж мне стало не до полетов под потолком на облаке.
— Но не надо волноваться! — сказала Индра. — Нет ничего страшного. Есть очень простой способ защититься от балинезийского паразита, и не надо даже принимать антибиотики. Мне вот никогда не приходилось беспокоиться, что подцеплю его или язык почернеет. Потому что я пью свою мочу.
Отличненько, подумала я. И не надо даже принимать антибиотики… Что?.. Минуточку.
Тут-то павильон и закружился у меня перед глазами, как карусель среди рисовых полей: вжжжж! вжжжж!
— Люди, — встрял Лу, — понимаю, это может показаться странным, но уринотерапия — обычное дело за пределами западного мира. С ее помощью борются с болезнями, старением…
— А еще из мочи получаются прекрасные маски для лица, — добавила Индра.
Лу яростно растирал свою шею. У него был такой вид, будто он уже замучился объяснять все это нам.
— Моча — чистейший продукт. У нее плохая репутация, ее считают отходом жизнедеятельности. Но на самом деле моча, — договорил Лу, тяжело вздыхая, — убивает токсины наповал.
Индра добавила, что моча веками помогала людям справиться с любыми болезнями — от прыщей до СПИДа. То есть буквально: пьешь мочу и говоришь своему СПИДу «до свидания».
Я даже не стала размышлять над тем, какой это бред. У меня в голове крутилась только одна мысль: «А стоит ли овчинка выделки?»
Индра продолжала вещать. У меня возникло такое ощущение, что эту речь она знала наизусть.
— Итак, сегодня, перед тем как лечь спать, выпейте стакан воды. Не из-под крана! Завтра, когда проснетесь, идите на кухню и возьмите высокий стакан. В него должно поместиться восемь унций жидкости.
Я работала барменом и потому знала, что восемь унций — это примерно четыре двойные стопки по 25 мл. Это осознание долго и угрюмо оседало в голове.
— Затем возьмите этот стакан с собой в туалет и помочитесь в него, — приказала Индра, — взяв мочу из середины струи, как для анализа. А потом выпейте. — Она потерла руки, точно впереди нас ждало самое интересное. — Если будете делать это каждый день в течение всего пребывания на Бали, гарантирую: черный язык вам не грозит.
— И продолжайте пить мочу до конца жизни, — добавил Лу, по очереди заглянув нам в глаза. — Тогда вы станете здоровее, счастливее, а главное — обогатите свою практику йоги.
Ох, мамочка милая!
Мои учителя только что приказали мне пить мочу. Собственную мочу. То есть для них моча — это напиток. Я годами сидела с младенцами и стариками, и точно знаю, что моча — не напиток. Моча — это моча. Так что же это, шутка такая?
Но непохоже, чтобы они шутили.
Дальше Индра и Лу принялись обсуждать, как вкусно смешивать мочу с фруктовыми соками, и я почувствовала в животе знакомое трепыхание. Точно такое же чувство возникало у меня в церкви, когда я знала, что вот-вот рассмеюсь и тем самым сильно разозлю маму. И в точности, как в детстве в церкви Санта Моника, я стала оглядываться в поисках кого-нибудь, кто разделил бы мое веселье.
Сканируя взглядом лица окружающих, я остановилась на Марси — женщине в годах из Сан-Франциско, с густыми седыми волосами, завязанными в хвост. Марси улыбалась. Легкая мишень! Но тут я заметила еще кое-что.
Она не просто улыбалась.
Она еще и кивала.
И Джейсон, что сидел рядом, тоже кивал.
Как и моя соседка Джессика.
Они все кивали. Как будто пить мочу — самая обычная вещь, и все мы уже сто раз это делали. Как будто наши родители в детстве сначала научили нас ходить на горшок, а потом — ходить в кружки для питья.
И тут меня осенило. Я была здесь единственной, кто еще не пил из середины струи. Единственной, кто не знал вкуса собственной мочи. Единственной, у кого не поехала крыша.
Оглядевшись на своих товарищей, которые кивали и улыбались, на учителей, которые кивали и улыбались, я вдруг поняла, что совершила большую ошибку, приехав сюда. Я бросила свой дом, своих родных — и все ради чего? Чтобы вступить в секту. Но мне надо быть осторожной. За свою жизнь я повидала достаточно фильмов про зомби и знала, что если героя обнаружили, значит, он обречен. Поэтому еще до того, как мой разум сделал сознательный выбор, шея сама напряглась, подбородок опустился — и я закивала. Попыталась улыбнуться — мол, как же здорово оказаться здесь с другими, такими же, как я, которые тоже пьют мочу! — и продолжала кивать. Я сомневалась, что мне удастся кого-либо убедить в своей искренности, но что еще мне было делать? Их было больше, а бежать некуда. Я застряла на острове с сектой мочепоклонников.