Вскоре мы уже тянулись, делали выпады и потели. Индра оставила приглушенный свет и говорила тихо, так тихо, что вскоре мне стало казаться, что ее указания возникают непосредственно у меня в голове. К концу занятия мы начали делать какие-то совсем уж тяжелые вещи: лежа на спине, подняли ноги сантиметров на тридцать и держали так, пока не начало казаться, что у меня сейчас живот лопнет. Сама того не осознавая, я сложила ладони на уровне солнечного сплетения. «Хороший жест, — сказала Индра, кивнув в мою сторону и присев рядом, чтобы поправить мои бедра. — Когда не знаешь, что делать, он всегда помогает, как молитва».
Я невольно рассмеялась над тем, как откровенно она выставила меня полной неумехой, но вместе с тем мне захотелось сказать ей, что я сложила руки не для молитвы. Этим жестом я хотела сказать: убейте меня. Пожалуйста, убейте меня. Нет, молиться я бы не стала. Кому на этой Земле мне молиться? Или не на этой Земле?
Но к концу класса я уже благодарила Бога за такого учителя. Перед уходом я выписала ей чек на месячный абонемент и пообещала, что скоро вернусь.
Индра была совладелицей крошечной студии на Кэпитол-Хилл и управляла ей совместно со своим партнером Лу. Лу был старше Индры минимум лет на десять, но они были одного роста и веса — оба высокие и сильные. Когда я спросила Индру о Лу, это было первое, что она мне ответила, как будто этот факт доказывал, что они созданы друг для друга. На занятия к Лу я ходила нечасто — после них мои мышцы становились как резиновые, но он был какой-то слишком йогический, и его взгляд пронизывал меня насквозь. Еще у него на занятиях было много потных мужиков. А вот у Индры я чувствовала себя как дома.
Не знаю, как объяснить всю странность этого утверждения. Да, на занятиях у Индры я чувствовала себя как дома. Еще недавно, до знакомства с ней, я бы сама себя беспощадно высмеяла за такие слова. До знакомства с ней я называла «физической нагрузкой» прогулку в горку за сигаретами. Или перестановку книжных полок. Или занятия сексом. Или интенсивное занятие по актерскому мастерству. Но большую часть времени я жила, что называется, «выше шеи». Я любила читать. Те, кто любит читать, любят обитать в маленьких уютных местечках вроде ванной и кровати, где можно также дремать или смотреть, как кружатся пылинки в луче света. В двадцать пять лет мысль о том, чтобы устать физически, вызывала у меня панику. Иногда я даже злилась, когда видела, что люди бегают трусцой, — точно так же, как злилась на людей, которые хотели, чтобы я верила в Бога — в того Бога, который требует, чтобы все мы были все время несчастны, иначе в рай не попасть. Кто бегает трусцой, верит в загробную жизнь, решила я. Они просто обязаны в нее верить, иначе зачем тратить на это так много времени в жизни, которая, по всем разумным подсчетам, коротка и быстротечна? В моем родном городе население поделилось на две части. Половина жителей Сиэтла бегала трусцой и верила в загробную жизнь, вторая половина читала книжки и верила в «счастливые часы».
К двадцати пяти годам я настолько прочно идентифицировала себя со второй половиной, что, когда начала ходить в студию Индры четыре раза в неделю, а иногда и чаще, чтобы потеть, тянуться и в целом использовать свое тело для иных целей, кроме переворачивания с бока на бок в кровати, это стало абсолютным потрясением не только для меня, но и для всех моих знакомых. Я входила в студию, чувствуя себя так, будто меня весь день протаскал за собой грузовик, к кузову которого я была привязана, царапая землю когтями. А выходила оттуда с прямой спиной, вся такая плавная и изящная, словно главная асана[1], которую мне предстояло выполнить, была позой самой Индры. Учителя по актерскому мастерству всегда говорили, что суть персонажа заключается в походке, и если получится стать физическим воплощением героя, то можно будет проникнуть и в их ментальные и эмоциональные переживания. Поэтому когда я ходила по улице одна, то ходила, как Индра. Спина прямая, подбородок опущен, все мягкие округлости воображают, что вытягиваются и становятся, как у балерины. Мои шаги были уверенными и полными решимости. Я не смотрела вниз, а, как Индра, доверяла рельефу планеты.
В классе я наблюдала, как без усилий тело Индры перетекает из одной позы в другую. Какой бы изнурительной ни казалась мне поза, как бы скрюченно и неустойчиво я себя ни чувствовала, лицо Индры всегда выражало безмятежность. Она словно обитала где-то за пределами позы и оттуда наблюдала, как чьи-то невидимые руки помогают ей войти в позу, идеально расположить руки, скрутить тело, нежно массируя его при этом, и приподнять арки стоп так, чтобы те приняли изящный изгиб. Пальцы ее ног раскрывались на полу, как перья веера танцовщицы.