Когда смерть поглощается жизнью, рождается ям, жизнь дисциплины. Тогда вы живете, но всегда помните о смерти. Вы двигаетесь, но всегда знаете, что движетесь к смерти. Вы наслаждаетесь, но всегда знаете, что так будет не вечно. Смерть становится вашей тенью, частью вашего бытия, частью вашего будущего. Вы поглотили смерть... вот теперь самодисциплина будет возможна. Сейчас вы подумаете: «Как жить?», потому что теперь жизнь — не цель, смерть — также часть жизни. «Как жить?» — вы можете прекрасно, и жить и умереть. «Как жить?» — не только жизнь становится крещендо блаженства, но и смерть становится высшим явлением, поскольку смерть — кульминационный пункт жизни.
Жить так, что вы становитесь способными жить во всей полноте и становитесь способными умереть полностью — вот весь смысл самодисциплины. Самодисциплина — не подавление, это значит, жить направленной жизнью, жить с ощущением направления. Это значит, жить полностью бдительными и осознающими смерть. Тогда у вашей реки жизни есть оба берега - жизнь и смерть, и река сознания течет между ними двумя. Если кто-то пытается жить, отвергая смерть, то его часть пытается двигаться вдоль одного берега, и река сознания человека не может быть полной. Ему будет чего-то не хватать, он упустит нечто прекрасное. Его жизнь будет поверхностной, в ней не будет глубины. Без смерти нет и глубины.
А если вы двигаетесь к другой крайности, как индийцы (они начинают постоянно жить со смертью: боятся, страшатся, молятся, делают все, только бы стать бессмертными, при этом они вовсе перестают жить), то это одержимость. Они тоже будут течь вдоль одного берега, их жизнь также будет трагична.
Запад — трагедия, Восток — трагедия, поскольку полная жизнь до сих пор невозможна. Разве возможно вести прекрасную половую жизнь, помня о смерти? Разве возможно есть блаженствуя, помня о смерти? Разве возможно любить глубоко, хорошо зная, что вы умрете, и ваша возлюбленная умрет? Если подобное возможно, то и полная жизнь становится возможной. Тогда вы совершенно уравновешены, тогда вы закончены. Тогда у вас есть все, тогда у вас будет наполненность, вас охватит глубокая удовлетворенность.
Жизнь яма — это жизнь уравновешенности. Эти пять обетов Патанджали должны дать вам уравновешенность. Но вы можете неверно истолковать эти обеты и снова создать еще одну неуравновешенную жизнь. Йога не выступает против потворства своим желаниям, йога — за уравновешенность. Йога учит: «Будьте живыми, но также всегда будьте готовы умереть». Фраза выглядит противоречиво. Йога призывает: «Наслаждайтесь. Но не забывайте, что это не ваш дом. Это ночлег». Все хорошо: даже если вы наслаждаетесь в приюте для странников ночью при полной луне, ничего дурного в том нет. Наслаждайтесь, но не считайте его своим домом, потому что завтра мы отсюда уйдем. Мы будем благодарны за этот ночлег, мы скажем спасибо — все было замечательно, — но не просите о том, чтобы это продолжалось вечно. Если вы просите о том, чтобы это продолжалось вечно, то это одна крайность, и если вы вовсе не получаете удовольствие оттого, что это не будет продолжаться вечно, то это другая крайность. В обоих случаях вы половинчаты.
Если вы стараетесь понять меня, то вот все мое дело: сделать вас цельными и полными, чтобы все противоречия поглотились, и возникла гармония. Я не хочу, чтобы вы стали скучными. Жизнь заурядного потворства своим желаниям однообразна. Жизнь обычной йоги также монотонна и скучна. Жизнь, содержащая в себе все противоречия, в которой столько оттенков, и, тем не менее, все оттенки гармонично сливаются, такая жизнь богата. И на мой взгляд, подобной богатой жизнью должна стать йога. И эти пять обетов не должны отрезать вас от жизни, они должны соединять вас с ней. Нужно не забывать это условие, так как многие люди использовали эти обеты на то, чтобы отрезать себя от жизни. А им не это надо делать, им следует поступать как раз наоборот.
Например, первый шаг — ахимса, ненасилие. Люди использовали этот шаг на то, чтобы отрезать себя от жизни, потому что полагают, будто если вы находитесь в жизни, то в ней, так или иначе, будет какое-то насилие. В Индии существуют джайны, они верят в ненасилие. Такова вся их религия. Вы видите джайнского монаха: он от всего бежит, поскольку повсюду он отыскивает возможность насилия. Джайны перестали обрабатывать землю: садоводничать, фермерствовать, потому что если вы работаете в поле, в саду, обрабатываете землю, то здесь будет насилие, ведь вам приходится срезать множество растений, а у каждого растения есть жизнь. Поэтому джайны совершенно отказались от сельского хозяйства.
Они не могут воевать, поскольку война будет насилием. Все их учителя были воинами, они родом из клана кшатриев. Махавира и все другие тиртханкары вышли из кшатриев, но все их последователи — торговцы, бизнесмены. Что же произошло? На войну они пойти не могут, в армию они не могут вступить. Итак, они не могут стать воинами, потому что здесь насилие; они не могут быть крестьянами, потому что здесь насилие. И никто не хочет быть шудрой, никто не хочет быть «неприкасаемым» и чистить чужие отхожие места, и мыть чужие дома — никто этого не хочет — так что они, и этого не могут. Браминами они не могут стать, потому что вся их религия была восстанием против браминов. Итак, единственная оставшаяся им возможность — стать торговцами.
Есть джайнские монахи, которые боятся даже дышать, потому что дыханием убивается множество жизней. В воздухе движутся очень маленькие живые существа. Эфир насыщен микробами, мельчайшими бактериями, вы не можете видеть их невооруженным глазом. Когда вы вдыхаете, они умирают, когда вы выдыхаете, выходящий из вас горячий воздух та же убивает их. Поэтому монахи стали бояться, даже дышать. Они не могут прогуливаться по ночам, ведь во тьме может быть какое-нибудь насекомое... вот вам и насилие. Они не могут передвигаться в сезон дождей, потому что в сезон дождей рождается много насекомых, много мух, много муравьев, и везде кипит жизнь. Если вы двигаетесь по сырой земле, то есть возможность... Говорят, джайнский монах не должен даже во сне поворачиваться на бок, потому что если вы слишком часто поворачиваетесь, вы можете убить несколько насекомых, вы должны все время спать в одном положении.
Это крайность. Это абсурд. Так не забывайте же, что люди использовали ненасилие против жизни. А ненасилие означает такую глубокую любовь к жизни, что вы не в силах убивать, вы любите жизнь так сильно, что вам не понравится кому-то причинять боль. Это глубокая любовь, а не неприятие.
Разумеется, чуть-чуть насилия в жизни — обязательное условие, но это не насилие, потому что вы совершаете его неумышленно. Не забывайте же, что только то насилие, что вы делаете умышленно. Если я дышу, я неумышленно дышу. Дыхание происходит автоматически — вы не можете не дышать, вы не создаете дыхание. Попытаетесь задержать его, и тогда вы узнаете. Лишь на одну секунду вы можете остановить его, и оно врывается в вас при вдохе и выдохе. Выходит, что вы не ответственны за это насилие. Пища, вам придется есть. Все, что вы едите, будет насилием. Даже срывая плоды с деревьев, вы повреждаете деревья.
Джайны перестали есть мясо. Замечательно, потому что без этого можно обойтись. То, без чего можно обойтись, прекрасно. Затем они стали бояться есть плоды с деревьев, потому что, если вы отбираете плод, дереву больно. Так что же делать? Ждать... когда плод созреет и упадет на землю. И это замечательно, ничего дурного, но даже если плод упал на землю, он содержит в себе миллионы семян, и каждое семя могло бы стать деревом, и было бы возможно, чтобы на каждом дереве снова появились миллионы плодов. Итак, вы поедаете все эти возможности — вы жестоки.
Вы можете довести принцип до абсурда, и тогда существует только одна возможность — покончить самоубийством. Но и это жестоко: вы убиваете самих себя. И не только себя, у вас в крови живут семь миллионов бактерий, они будут убиты, если вы совершите самоубийство. Поэтому некуда податься, даже самоубийство невозможно. Жизнь станет невероятно абсурдной, беспокойной, напряженной. А ведь вы искали расслабленную, спокойную и тихую жизнь, а эта жизнь станет такой напряженной и полной такого страдания... Вы понимаете — ступайте же, вглядитесь в лица джайнских монахов. Вы никогда не увидите блаженства в их лицах — подобное невозможно. Если вы живете в таком страхе, что все кажется дурным, то вас окружает вина и только вина, и ничего больше, и все, что вы делаете, — грех, в большей или меньшей степени... Даже произнести слово, значит совершить грех, потому что, когда вы говорите, изо рта исходит больше горячего воздуха, он убивает тысячи крохотных микробов. Вы пьете воду и убиваете, вы не можете не убивать. Тогда что же делать?