– Такая, в серых пятнах.
– А, – мужик махнул рукой и успокоился, – придет.
– Сама?
– Сама и придет… Одна она, или с бабой?
– С бабой, – признался я. – Мода у вас тут странная.
– Чего – мода?
– Ничего, странная.
Со стороны дороги показалась медленно возвращающаяся давешняя кобыла. Рядом с ней, прихрамывая, шла молоденькая девушка, в разорванном красном платье.
– Упала, – коротко сообщила она, подходя к нам. Лошадь потрусила куда-то дальше.
– Во! – сказал мужик, указав на девчонку, – самая главная ведьма и есть!
– Ногу вывихнула? – спросил я участливо.
– Нет, просто ушибла.
– А зачем так гнала?
– Я не гнала, ее оводы закусали.
– Чего ж ты на нее полезла?
Она пожала плечами и зашмыгала носом.
– Понятно…
Что мне было понятно, скорее всего – ничего.
– Турист? – спросил мужик, кивнув на мой рюкзак.
– Вроде того…
Девчонка присела на краешек бревна рядом с мужиком и, вытянув босые, загорелые ноги, шевелила пальцами, внимательно следя за этим процессом… Мы с мужиком некоторое время, не отрывая взгляда от ее ног, молчали.
– Тьфу ты, пропасть! – не выдержал первым мужик. – Пойду, лошадь поставлю, – сказал, поднялся и побрел по улице, обходя кучки конского навоза.
– Цыпа – цыпа – цыпа, – донеслось из-за забора, и куры, как одна, взлетели сразу, стаей, опрокинув заоравшего петуха.
– Спать пошли, – проговорила девчонка, проводив взглядом куриную стаю. Я посмотрел на солнце. Оно опустилось куда-то в заросли ивняка и подсвечивало снизу, отчего горизонт пестрел малиновыми полосками, надвигалась туча.
– Будет гроза…
Она кивнула, соглашаясь со мной.
– Вы к кому приехали?
– Ни к кому. Просто, мимо шел. Теперь, вижу, придется заночевать. Есть пустой сарай в деревне?
– Есть. На берегу речки есть банька. Она – ничья.
– Покажешь?
Моя собеседница поднялась и пошла, я последовал за ней. Она несколько раз оглянулась на меня и, смутившись моего взгляда, прижала рукой разорванный подол к ноге. Я усмехнулся.
– Вот, – указала она на маленькое, вросшее в землю строеньице.
Ничейная банька изнутри выглядела не лучше, чем снаружи. Крохотное оконце совсем не пропускало остатки солнечного света. Углы отсыревших стен были покрыты мохнатой плесенью, а над осевшей печкой покачивался в многочисленных сетях огромный паучина.
– Привет, – сказал я ему. Девчонка, шлепая босыми пятками, быстро убежала, хлопнув дверью.
– И на том спасибо, – буркнул я, кинул рюкзак на лавку и вышел наружу. Да, ночью явно будет гроза, а то бы можно было поставить палатку.
Печку топить я не рискнул, по причине ее старости и давнишнего неупотребления; развел костерок у дверей баньки, вскипятил в котелке воду, заварил чай и сидел в вечернем сумраке, наслаждаясь пением лягушек. Комары попрятались, и я, раздевшись, пошел пробовать воду. Речушка, как и все вокруг, была маленькой и тоже очень древней. Чтобы поплавать, мне пришлось по колено пройти по илистому дну, ближе к середине, где было сильное течение и неожиданно глубоко.
– Ух, ты! – успел я вскрикнуть и погрузился с головой в прохладный поток. Вынырнул, отплёвываясь, и лихорадочно погреб обратно. Вылез весь в тине. На берегу заметно похолодало. От реки тянуло болотной сыростью.
У баньки стоял давешний мужик с бутылкой водки в руке.
– И куда ж тебя понесло? – спросил он, оглядывая мое голое, грязное и исцарапанное тело.
– Искупаться хотел, – оправдывался я, натягивая рубаху.
– А я – на огонек, – хлопнул он ладонью по бутылке.
– Присаживайся.
Мужик сел у моего костерка, подбросил сухих веток, поставил рядом водку и достал из кармана телогрейки газетный сверток, в котором обнаружились: два яйца, пучок лука и соль. Из другого кармана мужик извлек кусок черного хлеба и граненый стакан.
– Вот, – развел он руками, – чем богаты…
Я влез в штаны кое-как и зашел в баньку. Достал из рюкзака банку тушенки, изрядно подтаявшее сало, печенье и вернулся к мужику. Он сидел и терпеливо поджидал меня, но водку уже налил.
– Тебе куда? – спросил он.
– Обо мне не думай, я не пьющий. Угощайся.
– Подшился что ли? – поинтересовался мужик.
– Вроде того… А ты – пей.
– Ну, за твое здоровье! – Мужик опрокинул стакан себе в рот, зажмурился, подхватил луковицу, понюхал и откусил кусок, жевал с хрустом, пуская слезы из глаз. Я открыл банку тушенки, разогрел и намазал куски хлеба: себе и ему.
– Тут и заночуешь? – спросил мужик.
– Да.
– А то пошли ко мне, баня готова.