знакомый лист пергамента. Встряхнув, он открыл его и повернул лицевой стороной к Кабалу.
Это был один из контрактов. Он не был подписан.
Кабал почувствовал, что его не держат ноги, и тяжело осел на пол.
— Хорст, — сказал он, — что ты натворил?
— Я убил тебя, брат. Точно так же, как ты меня. Хотя мне нравится думать, что в моих
действиях есть хотя бы капля благородства.
Кабал не мог оторвать взгляд от документа.
— Когда ты это сделал?
— Я вскрыл твой ящик и украл его около десяти месяцев назад.
— Десяти месяцев? Он был у тебя десять месяцев?
— Как раз тогда я заметил, что ты никогда не считаешь контракты, только отмечаешь их в
своей дурацкой тетрадке, а галочку подделать легко. Ты был уверен, что контракты никуда не
денутся. Уверенность, как выяснилось, когда я попытался добраться до них, оправданная: этот замок
невероятно сложно вскрыть. Попыток десять ушло.
— Не стоит экономить на качестве, — еле слышно сказал Кабал. — Почему? Почему ты это
сделал?
— Когда это всё началось, все те люди, что подписывали твои контракты, очевидно, попали бы
в Ад в любом случае. Я ничего не имел против. Но иногда ты почти был готов снять колпачок с
ручки, чтобы получить подпись какого-нибудь бедолаги, единственный грех которого в том, что он
малость туповат или наивен. Да, я знаю, что в твоём понимании это тяжкий грех. Но не для меня. Мне
приходилось подключаться и отвлекать тебя более подходящим клиентом. Тогда я и решил, что мне
не помешает иметь некоторое преимущество.
— И ты украл контракт.
— И я украл контракт.
— Но как это изменило бы моё поведение, если я не знал, что он у тебя? Какой толк от угрозы,
если её не делать?
— Этим мы и отличаемся. Я и не думал угрожать. Если бы мы приехали сюда, и я бы убедился,
что ты всё делаешь правильно, я сам бы достал тебе последнюю подпись. Даже в таком месте, как
Пенлоу пара подходящих клиентов найдётся. Когда же ты забрал душу той девушки из зала с
автоматами...
— Нии Уиншоу, — тихо сказал Кабал.
— Ну, хотя бы имя её помнишь. Да, у Нии Уиншоу; всё было кончено. Я перестал надеяться. Я
понял, что тебя уже не исправить.
— Сейчас уже точно нет, — сказал Кабал беззлобно. — По приказу самого Сатаны у меня
жестоким образом отнимут этот бренный мир, и я проведу остаток вечности в кипящей сере или меня
будут колоть вилами или ещё что, столь же скучное. Спасибо тебе, Хорст, удружил.
— Мне жаль, Йоханнес.
— Ещё бы.
— Нет, не того, что я сделал. Мне жаль, что всё сложилось таким образом. Всё это не оставило
мне выбора. Мне искренне жаль. Если тебе это поможет, я верил, что до последней секунды тебя ещё
можно было спасти.
— Спасти? От чего? Как оказалось, единственное, от чего мне и вправду надо было спасаться
— это мой собственный брат. Исправить? Ты говоришь это так, как будто я нуждаюсь в исправлении.
Не достать ли тебе бубен и не начать приплясывать, когда ты начинаешь так говорить?
Он положил руки на согнутые колени, а лоб на предплечья. Он впустую потратил всю свою
жизнь. Его исследования ничего не добавили в копилку человеческих знаний. Он и близко не
подошёл к своей цели. Скоро он умрёт, а всё, что он сделал, будет забыто или не будет принято
всерьёз. Если бы он занялся чем-нибудь бесполезным, вроде зарабатывания денег, был бы сейчас
богачом. Ирония в том, что богачом он стал: управление прибыльным бизнесом без необходимости
платить работникам к такому приводит. К сожалению, он умрёт гораздо раньше, чем получит шанс
потратить богатство на что-нибудь стоящее.
— Не следовало мне приходить в склеп Друанов. Надо было объявление в газету дать:
"Требуется заместитель управляющего в передвижную ярмарку. Необходимые качества: талант и
жадность. Моралистам не обращаться".
Хорст посмотрел на Кабала, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. У него был
вид человека, который наконец осознал, что тратит время впустую. Вместо этого он подошёл к окну и
посмотрел на восточный горизонт, разрывая бесполезный контракт.
— Небо светлеет. Почти рассвет. Девять лет я не видел солнца.
Он открыл дверь и спустился.
Йоханнес Кабал некоторое время сидел наедине с жалостью и отвращением к самому себе.
Наконец он поднял лицо, на котором появилось выражение чудовищной догадки.
— Рассвет? — в ужасе прошептал он.
Он вскочил на ноги, слегка пошатываясь, пока в ногах не возобновилось кровообращение, и