- Вы слышали, в Петербурге русские танцуют на улицах, - сказала Марковша.
Марта взяла ребенка из колыбели и приложила к груди.
- Потому что умер Гинденбург. Его они боялись... А в поместье Нойдек, говорят, поймали русского шпиона. Он отравил колодец, и от этого Гинденбург умер.
Маленький Герман не хотел есть, и Марта уложила его обратно в колыбель.
- Нам придется все это пережить еще раз, и казаков, и горящие деревни, - всхлипывала Марковша.
Герман Штепутат в возрасте пяти дней впервые слушал рассказы о большой войне, любимое занятие женщин в Йокенен в долгие зимние вечера - подходящее время для страшных историй. Тогда это началось как раз во время уборки. Вечером загорелась йокенская мельница, ее крылья огненным крестом освещали небо. Дурной знак, как сказала Марковша. Такие кресты в небе. Марте было десять лет. Ее отец и старшие братья возили с поля овес. Мать разгружала в амбаре телегу, когда на двор прибежал старший сын - он видел русских. Они набросали в пустую телегу, мягко устланную овсяными снопами, одежду и постели. В то время как маленькая Марта с ревом бегала по всему дому, отец спокойно приехал с полным возом овса, свалил его на ток, задвинул дверь амбара и перепряг лошадей. В это время над деревней уже пролетали шрапнельные снаряды, разрываясь на опушке леса, где окопались немецкие ополченцы. На открытых телегах поехали в лес. Мать усадила детей так, чтобы их спины были закрыты перинами - пух восточно-прусских гусей остановит ружейные пули. Получились настоящие скачки: казаки на своих маленьких лохматых лошадках и крестьяне с их взмокшими рабочими лошадьми.
В лесу остановились, чувствуя себя в безопасности. Сидели на траве, ели хлеб с топленым салом и пили густое молоко. Все было спокойно. Только отец, недовольно ворча, расхаживал взад-вперед. Он был сердит на казаков за то, что они явились во время уборки. Не грех ли это перед Господом Богом бросать созревший хлеб на полях? А казаки топтали хлеба, как свою степную траву.
Вечером отец вспомнил, что не отвязал телок в хлеву. Скотина может надорвать себе глотки, мыча от голода. Ему вспомнилось еще многое, что он забыл сделать в спешке. Свиней лучше бы выпустить в яблоневый сад, чем держать в тесных стойлах. И трубка. Трубка отца лежала дома в духовке печи. Отец разгрузил телегу, сложил весь скарб на лесную поляну и один поехал на пустой телеге домой. Он прибыл к своему двору одновременно с казаками. Ему преградили дорогу и приставили к груди пики. Обыскали телегу и карманы. Потом поскакали дальше, на Берлин, со своими пиками и кривыми саблями.
Отец выгнал скотину на луг, открыл дверь свинарника, достал из духовки трубку и табак. Нашел даже время переодеться, взять окорок из коптилки и сунуть в мешок три каравая хлеба. На обратном пути казаки хотели забрать телегу, ссадив с нее отца. Что ж он должен на собственной спине тащить в лес окорок и три каравая хлеба? Нет, отец не выпустил из своих рук вожжи. Они стали совещаться на разных языках, но тут отца выручила немецкая артиллерия. Некоторые снаряды легли так близко, что казаки отступили на свекольное поле, а отец ударил кнутом по лошадям.
Они переночевали в соседней деревне, где царил полный покой. В темноте на дворы еще съезжались последние сноповозки. Но утром пришли русские. Хотя в деревне не было ни одного немецкого солдата, они скакали по жнивью, как в атаку, стреляли в воздух, нагоняя страх, размахивали своими саблями. Марта от испуга хотела броситься в колодец.
Так вот они какие, казаки - маленькие усатые парни в круглых шапках. Из колодца, в котором хотела утопиться Марта, отцу велели достать ведро воды и попить. Убедившись, что вода не отравлена, казаки напоили своих лошадей. Из окружающих дворов они реквизировали кур и у всех на глазах свернули им шеи. Матери велели ощипать птицу, в то время как сами развели в саду костер из овсяных снопов и оторванных от забора досок. Насадили ощипанных кур на свои пики и стали жарить на открытом огне.
И тут подходит круглое монгольское лицо, ухмыляется, кивает Марте, чтобы шла за ним, идет к сливовому дереву и трясет. Велит Марте собирать сливы. Себе. Целый передник. И этот монгол веселится, когда сливы падают ей на голову. Когда оказалось, что от тряски набралось не много, он своей саблей отрубает целую ветку и протягивает Марте. И смеется, этот монгол, смеется, показывая коричневые от табака зубы. И Марта смеется.
Только отец ругался в то утро, когда казаки забрали его лучшую лошадь, оставив ему хромую польскую клячу, на лохматой спине которой они русскими буквами написали слово "Берлин". Казаки простояли пять дней. Отец получил от их офицера документ, позволявший ему вернуться на свой двор. Он думал только о возвращении, о телках, свиньях и об овсе в снопах. Что творилось в остальном мире, было ему все равно. Когда они наконец добрались до своего двора, мать бросила все и прямо пошла к коровам, которые с распухшим выменем жалобно мычали на лугу, призывая людей. Отец и братья в этот же день поехали в поле и привезли три воза овса.
В ту ночь, когда пришли прусские войска, была гроза. На юге грохотало два дня подряд. Отступая, русские - по небрежности или нарочно? - подожгли двор Беренда. От света пожара Марта проснулась и увидела на улице вступающих немецких солдат. Марта заплакала, она боялась огня.
В школе казаки целую неделю держали лошадей и оставили солому и навоз. Но ничего худшего в деревне не случилось. Только гораздо позже, во время осенней вспашки, работники поместья нашли в поле возле Ангербургского шоссе тело неизвестного человека. Какой-то беженец, хотел перебежать через поле и его застрелили. Его и похоронили на том самом поле, где он пролежал так долго. Прибыл пастор из Дренгфурта, школьный учитель со всеми детьми. Майор отвел для могилы беженца двадцать квадратных метров ржаного поля на горе Викерау. Вокруг креста сделали изгородь из боярышника, а в середине школьники посадили незабудки. Могила беженца на горе Викерау осталась в Йокенен единственным напоминанием о большой войне. И, конечно, памятник, который впоследствии возвели рядом со школой. Нашим героям. На камне были высечены знакомые восточно-прусские имена нескольких ополченцев и стрелков. Сгоревший двор Беренда отстроили на средства из фонда, выделенного рейхом для разоренной Восточной Пруссии. Из рейха прислали лошадей, скот и семена. После того как из школы вымели навоз и отремонтировали шкафы и стулья, дети стали учить в ней патриотические песни об освобождении Восточной Пруссии, например, "О чем трубят фанфары".