Вскоре и у меня появились такие отметины. Ошейник содрал мне кожу в первый же день на веслах, поскольку я еще не вошел в ритм, и железо натирало шею. Передо мной сидел рыжеволосый парень с отрезанным ухом. Он говорил лишь сам с собой, бормотал по-датски. За мной сидел парень чуть старше меня. Если я ломал ритм, он плевал мне в спину.
В то лето я еще мало думал о мести. Помню, что всегда опускал взгляд, когда убийца моего отца проходил мимо. Другие называли его просто Рос, говорили, он юнцом пришел с восточных рек. Когда я изредка осмеливался взглянуть на него, я подмечал что-то восточное в его роже. Скулы были шире, чем у нас, норвежцев, под выпуклым лбом близко сидели маленькие глазки. Я ненавидел его за то, что он сделал. Но еще больше боялся его.
В третью ночь на корабле Рос изнасиловал Хильду. Он повалил ее ударом в живот, так, что она не смогла подняться. Потом он навалился на нее, его меховой плащ закрыл их обоих, торчали только их босые ноги. Все произошло недалеко от моей скамьи. Когда Рос кончил, он встал, держа в кулаке свой голый член, и рассмеялся, глядя на других мужчин. Помню, что меня всего трясло, я тяжело дышал. Хильда замертво лежала среди мешков, но для нее все только начиналось. Все последующие дни и ночи свободные люди пользовались ею, как только у них возникало желание.
Сперва мы поплыли на юг, к Ранрики. Там мы пристали к берегу, и Рос со своими людьми отправился в лес поохотиться. Через несколько дней пути мы приплыли к какой-то усадьбе. Когда мы подплывали к берегу, на шхерах стояли десятки лучников, готовые к битве. Здесь Рос приветствовал хозяина открытой ладонью, а его воины вытащили большой сундук, стоявший между шпангоутами, и спустили с корабля. Торговля шла на берегу, и мы, рабы, глазели на сокровища, которые Рос показывал бонду. В сундуке были золотые цепи, браслеты, жемчуга и винные чарки из цветного стекла. За все это бонд отдал широкий меч, два тисовых лука и кольчугу. Потом он указал на нас, рабов. Хильду вывели на берег. Бонд протянул Росу несколько кусков серебра, и Рос передал Хильду ему.
Позже я узнал, что Хильду ждала ужасная судьба, поскольку ее продали всего лишь в нескольких днях плавания от того места, где жил ее род: ей отрезали язык, чтобы она никому не могла рассказать, где появилась на свет. То же случилось бы и со мной, если бы меня продали тому бонду.
В пятое полнолуние с тех пор, как я оказался на корабле, рыжий датчанин передо мной заболел. Сначала он начал кашлять, потом всю ночь и все утро его трясла лихорадка. Один из воинов Роса пнул его ногой. Сам Рос в то утро был на берегу, у него была женщина в одной усадьбе неподалеку от того мыса, где мы стояли. Я слышал, как мужчины пробормотали, что, если датчанин не оправится, пока не вернулся Рос, его вышвырнут в море. Обессилевший раб на веслах никому не нужен.
Как ни странно, Рос не обратил внимания на датчанина, возвратясь на корабль. Он уселся у мачты и начал вполголоса переговариваться с монахом, но поскольку я сидел не дальше одной сажени от них, то уловил кое-что из сказанного. На хуторе Рос услышал новости о своем брате. Он давно уже пытался разузнать, где тот находится, и боялся, что он уже мертв, но бонд на хуторе сказал, что тот вступил в дружину «претендента на престол». Про престол я ничего не понял, ведь еще до того, как я родился, в Норвегии умер последний конунг. Об этом мне рассказывал отец. Его отец сражался на стороне ярлов Хладира в большой битве на севере и сам рассказывал, как конунг Хакон пал на колени и простер руки к небу в тот миг, когда его насквозь пронзило копье. И с тех пор ни один конунг не осмеливался бросить вызов ярлам трёндов, сказал отец. Так кто был этот человек, о котором говорил Рос? Его рука потянулась к рукояти меча, взгляд был устремлен в открытое море, а монах вытащил свой деревянный крест и приложил к его лбу. Но Рос грубо отпихнул его и отошел к носу корабля.
В то время такие быстрые корабли, на одном из которых плавал Рос со своими людьми, назывались «карве». Они были легче торговых судов, с плоским дном и без трюма. Вдоль бортов шли железные крюки, на которые воины крепили свои щиты в преддверии битвы или приказа идти на абордаж, ведь надводный борт был слишком низок и не мог служить защитой. Мачта тоже была низковата, зато рея была широкая, ее крепили у верхушки мачты, и на нее надевали парус из плотной шерстяной ткани. Этот парус Рос и его воины хранили как зеницу ока. Они его убирали, когда ветер усиливался, а сходя на берег, всегда ставили кого-то сторожить его. Вскоре я узнал, что такой парус нередко стоил не меньше, чем сам корабль со всеми гребцами. При небрежном обращении он мог порваться, и тогда банду Роса легко могли захватить такие же разбойники, как и они сами, или их недруги. Рос долго и успешно разбойничал в Ранрики, Гёталанде, Сконе, Зеландии и на севере моего родного Вингульмёрка. По другую сторону фьорда он, напротив, остерегался грабить. На западном побережье он лишь вел торговлю, и, хотя люди, скорее всего, понимали, каким образом он добывает свои товары, никто не задавал ему лишних вопросов, ведь в то время подобное случалось нередко. Корабли ярла охраняли путь, по которому суда огибали южную оконечность Норвегии и дальше, на север, к Трёнделагу, но в Вик заходили нечасто. На западном побережье фьорда тянулись Вестфольд и Гренланд, а мой родной фюльки, Вингульмёрк, был на востоке. Эти края ни один конунг не мог долго удержать в своей власти, так что законов здесь не было, а мелкие конунги и вожди набирали в дружину столько воинов, сколько могли прокормить.