Женщина опиралась всем своим весом на притолоку, скрестив на пышной груди толстые руки.
– Ну и что, если знаю? – ответила она вопросом на вопрос, окинув Лиззи взглядом с головы до ног и как бы оценивая ее простое и практичное повседневное платье и аккуратные ботинки.
– Я ищу свою дочь. Она подружка Дженни Уилкин-сон.
Женщина слегка пошевелилась, в глазах у нее вспыхнули искорки любопытства.
– Вы что, ма этого бесенка с забавной рожицей и морковными волосами?
Лиззи, распознав по такому вполне точному описанию одну из своих горячо любимых дочерей, кивнула.
Любопытство в глазах у женщины сделалось более явным.
– Уилкинсоны живут позади номера двадцать шестого, – сказала она, указав подбородком в сторону дома, отстоящего от ее собственного еще на два. – Только имейте в виду: Полли Уилкинсон у нас много мнит о себе. У нее в молодости был богатый ухажер, если верно то, что мы слышали.
Лиззи не сделала и двух шагов по темному крытому переходу, ведущему к дому позади номера двадцать шестого, как услышала топот бегущих ног и звонкий девичий смех. Секундой позже белокурая девочка в простом ситцевом платье, преследуемая Роуз по пятам, выбежала из прохода на узкую улицу.
Она замерла на месте, неожиданно увидев незнакомку. Роуз налетела на нее-сзади, и глаза у нее сделались круглыми, как у обезьянки.
– Мама? Откуда ты?.. Как ты узнала?..
– Ты принята в Брэдфордскую школу искусств, детка.
Роуз задохнулась, потом обогнула свою подружку и бросилась Лиззи на шею:
– О, как это чудесно, ма! Просто невероятное чудо!
Лиззи обняла ее. Если что и чудесно, так это художественный талант, которым судьба наградила всех ее детей. Ноуэл в свои восемнадцать лет не проявил ни малейшего интереса к приложению своих способностей в мире коммерции, – но решил искать славы и удачи как свободный художник. Нина горела желанием стать художницей-модисткой, работать в одном из больших центров моды в Лондоне, Париже или Риме. А Роуз… Роуз хотела пойти по стопам Лоренса. Придумывать рисунки для тканей – шерстяных и гобеленовых, такие рисунки, благодаря которым фабрика, на которой она стала бы работать, попала в не слишком многочисленную лигу всемирно известных.
Стремления Роуз были наиболее скромными по сравнению с амбициями брата и сестры, но именно ее стремления потребуют от нее всю энергию, до капельки, всю твердость и упорство ее воли.
С сияющим лицом и блестящими глазами Роуз обратилась к матери:
– Ты не против того, что я пришла к Дженни? Обычно я у нее не бываю. Мы встречаемся в Листер-парке, когда она заканчивает работу, а у меня кончаются уроки в школе. Дженни работает на фабрике с четырнадцати лет и…
– Да замолчи ты, дурочка, – сказала Дженни, нервно хихикая и краснея до корней волос. – Твоей маме ни к чему знать об этом.
Лиззи смотрела в ясные, умные глаза Дженни, гадая, работает ли она именно на фабрике Риммингтона и знает ли, что старший Риммингтон – дедушка Роуз.
– Дженни! – Голос Полли Уилкинсон и ее быстрые, легкие шаги эхом отозвались в узком проходе. – Я приготовила для вас обеих хлеб с соусом от жаркого, идите скорей, пока он не засох.
Она вышла на улицу, залитую солнечным светом, и улыбнулась Лиззи:
– Рада познакомиться. Вы мама Роуз? Я только что…
Голос ее замер.
Лиззи догадалась по выражению ее лица, что Полли ее узнала, но не верит своим глазам. Элизабет Риммингтон в повседневном полотняном платье и простенькой соломенной шляпке? Здесь, в фабричном поселке? Она явно не могла этому поверить.
– Это я, Полли, – проговорила Лиззи, подходя к ней ближе и не думая о том, выглядит ли она в своем скромном наряде так же стильно, как выглядела когда-то мисс Элизабет Риммингтон, единственная дочь самого богатого человека в Брэдфорде. – Я теперь миссис Сагден. Мой муж работает у Латтеруорта, и мы живем недалеко отсюда, по другую сторону Толлер-лейн.
Полли ухватилась за горло огрубевшими от работы руками.
– Я понимала, что Роуз – девочка из более высокого круга, но никак не думала… Даже вообразить не могла…
– Есть у вас кипяток наготове? – спросила Лиззи, сообразив, что лучшее средство вывести Полли из затруднительного положения – чашка свежего чаю за дружеской беседой. – Если есть, я бы охотно выпила чаю. У меня все в горле пересохло.
Полли вдруг рассмеялась – почти так же, как ее дочка несколько минут назад.
– Прекрасно, миссис Сагден. Заходите в дом и выпьем с вами чайку в память о старых временах.
Обе женщины двинулись по крытому проходу. Роуз и Дженни уставились друг на друга. Обе были уже достаточно взрослыми, чтобы понимать, что их дружба не совсем обычна, но могут ли подружиться их матери?
– Интересно, знает ли па? – сказала Роуз – Старшая сестра не знает и за миллион лет не поверила бы этому!
– Я, разумеется, не одобряю этого, дорогая, – сказал Лоренс Сагден в тот же вечер, когда они с Лиззи сидели в приятной прохладе в саду за домом. – Я вовсе не хочу, чтобы Роуз выбирала себе друзей на основании того, где они живут или не живут, однако я всю жизнь работал во имя того, чтобы избавиться от нищеты фабричных коттеджей, и никак не ожидал, что кто-то из моих детей зачастит туда.
Лиззи взяла руку мужа в свою, давая тем самым знать, что понимает его. Ее импульсивное желание посетить Полли Уилкинсон теперь уже не казалось ей особенно разумным, так же как и присутствие Роуз в том доме. Тем не менее она не слишком сожалела о своем поступке. Полли понравилась ей с первой минуты их знакомства, и, если бы Уолтер имел смелость последовать своей сердечной склонности и женился на ней, Лиззи была бы рада такой невестке.
– Не думаю, что эта дружба продолжится после того, как Роуз начнет заниматься в школе искусств, – успокоила она мужа. – Кстати, завтра я собираюсь взять Роуз с собой в магазин, чтобы купить новую папку для рисунков и набор кистей. Нина хочет пойти с нами.
Лоренс улыбнулся:
– Не сомневаюсь, что Нина питает надежду приобрести кое-что и для себя, когда с вашими покупками будет кончено. – Он ласково пожал руку Лиззи. – Ты не возражаешь, любовь моя, если я посижу здесь подольше и покурю?
– Нисколько. Мне еще нужно погладить несколько вещей, – ответила Лиззи и встала.
Аромат «ночных красавиц» и роз наполнял вечерний сад. Лиззи направилась в кухню. На ступеньках крыльца повернулась и посмотрела на мужа. Он являл собой картину полного удовлетворения – трубка в руке, голубой дымок от нее подымается в воздух, словом, человек в мире с самим собой и всем светом.
– Ну а теперь, когда мы все купили, можем мы где-нибудь напиться чаю с бисквитами? – спросила Нина у Лиззи, когда они втроем, вместе с Роуз, которая несла завернутую в коричневую оберточную бумагу новую папку для рисунков и набор кистей, шли по Маркет-стрит в центре города.
Эта улица находилась на самом дне чаши, которую представлял собой Брэдфорд, и была одной из немногих в городе ровной, без неудобных крутых подъемов. По ней двигались запряженные лошадьми фургоны, рессорные экипажи, омнибусы вперемешку с велосипедами и немногими автомобилями. Справа сияли красиво оформленные витрины самого большого в городе универсального магазина «Браун и Мафф». В одной из витрин Нина увидела голубое платье для прогулок, украшенное по вороту кружевным фишю. Оно не было и на четверть столь же стильно, как платья, нарисованные ею накануне.
– Я слишком устала, чтобы подниматься по Айвгейт к Киркгейт, – сказала Лиззи, имея в виду крытый рынок, где они обычно останавливались попить чаю. – По случаю того, что Роуз, как и вы с Ноуэлом, поступает в школу искусств, выпьем-ка сегодня чаю у «Брауна и Маффа».
Нина едва не замурлыкала от восторга. Чай у «Брауна и Маффа»! Почти неслыханное удовольствие! Там подают пирожные с кремом, а не какие-то убогие бисквиты. И подают на тарелочках, накрытых салфеточками. А есть пирожные нужно особыми маленькими серебряными вилочками.
– А можно нам будет зайти в отдел модной одежды? – спросила Нина, когда Лиззи уже направлялась к импозантному главному входу в магазин.