— Да ну тебя! — разозлился Пындин и смял бумажный лист. Лень в виде маменьки ему не понравилась: она, как настоящая маменька, не уставала его пилить. Он немного подумал и на новом листе нарисовал серенькую лень на четырех лапках, с гибким носом и длинным хвостом. Поколебался и надел на шею лени бантик.
— Пи! — громко сказала лень, помахивая хвостиком. — Пи!
— Говорить не умеет… — догадался Пындин, и ему неожиданно стало стыдно. Вот сидит тут такое хвостатое, с бантиком, ни слова по—человечески сказать не может, а он его ногами пинает, можно сказать фигурально, конечно, ногами, но все равно нехорошо. Сколько уже вместе живут, а он ей даже ни разу чаю не предложил.
— Слушай, — нерешительно сказал Пындин, глядя в сторону, — хочешь чаю?
— Пи! — заявила лень и сморщила носик.
— Блин, — сообразил Пындин, — да на хрена тебе чай, тебе бы пожрать! Ты ж небось голодная, как я не знаю что!
— Пи… — застенчиво согласилась лень и потупилась.
Пындин кинулся к холодильнику и распахнул его настежь. В холодильнике жили пузырек с валидолом и бутылка минеральной воды. Больше в холодильнике никто не жил.
— Сейчас, сейчас, — забормотал Пындин, хватая пальто и не попадая в рукава, — сейчас, моя деточка.
Бакалея была в доме напротив, и Пындин обернулся за десять минут. Он торжествующе выложил на стол кусок желтого сыра и пухлый хлебный батон, пошарил в сумке и добавил к вынутому коробку конфет. Лень повела длинным хвостом, чихнула и потянулась к сыру. Пындин нарезал для нее сыр ломтиками, а сам стал кусать от батона и смотреть, как лень аккуратно, по одной, подбирает сырные крошки. Поев, она негромко сказала свое «пи» и свернулась в колечко.
Пындин убрал со стола, переложил листок с ленью на свою подушку, разделся и лег спать. Спал он спокойно, но легко, временами сквозь сон ощущая тихое дыхание лени.
Наутро Пындину захотелось чем—нибудь побаловать лень. Он открыл кошелек, сокрушенно посмотрел внутрь и позвонил своему начальству. Начальство было весьма недовольно Пындиным, но согласилось на последний испытательный срок. «Не скучай!» — сказал Пындин лени, почистил ботинки и отбыл на работу. Рабочий день прошел быстро, в основном благодаря мыслям о близком дне зарплаты и магазинном обилии. Ровно в пять Пындин стрельнул у сослуживца стольник и был таков.
Пушистый коврик из натурального меха лени понравился, а вот аметистовый ошейник — не очень — как оказалось, лень не любила драгоценностей. Бессребреница, — растроганно думал Пындин, строгая для лени вечернюю порцию сыра. Аскетка. Скромница. Святая. Бедная моя.
Перед сном Пындин решил спеть. Он неплохо пел когда—то в молодости, но с тех пор бросил: было лень. Теперь он сообразил, что именно по этой уважительной причине лень никогда не слышала как он поет. Романс «Утро туманное» Пындин спел так себе, но на дуэте Лизы и Полины распелся, а арию Мефистофеля загвоздил настолько хорошо, что у лени за трепетали усы. Вокальные упражнения несколько утомили Пындина, но утром он стойко отправился на работу: очень нужны были деньги. В ближайший выходной он хотел сводить свою лень в музей.
По утрам теперь Пындин показывал никогда не видевшей это лени, как он занимается зарядкой. Потом уходил на работу, после работы делал необходимые закупки (обязательно сыр), шел домой. Дома кормил лень ужином и ужинал сам, рассказывал лени что—нибудь интересное (бедняжка так намаялась за годы молчания и ругательств), мыл посуду за двоих (а кто это будет делать? она, у которой и рук—то толком нет, а одни лапки?) и на ночь обычно что—нибудь пел. Лень слушала, изредка благожелательно говорила «пи», но нечасто. Она оказалась довольно критичной, причем касалось это всего, не только вокала. Пындин лез кожи вон, чтобы заслужить одобрение лени, в свободное время пел гаммы, просиживал на работе лишние часы и выслуживался перед начальством. В один прекрасный день ему повысили зарплату. Счастливый он сообщил об этом лени и пригласил ее в ресторан На обратном пути из ресторана они с ленью встретили на лестничной клетке пындинских соседей, и Пындин вежливо раскланялся с респектабельной парой.
— Какой милый человек этот Пындин, — заметила женщина, — такой вежливый.
— Да, — согласился ее муж, — и культурный к тому же. Ты заметила, дорогая, у него каждый вечер играет классическая музыка.
Пындин услышал этот диалог, усмехнулся про себя и закрыл свою дверь. Он торопился: ему с ленью пора было репетировать. В этот вечер они договорились поработать над исполнением дуэта Полины и Лизы.
КОТ БЫЛ СПОКОЕН
Кот был спокоен. Он молча сидел у миски и с достоинством ждал своего законного мяса. Время от времени с высоты стола к коту опускалась рука с куском колбасы или сыра. Кот по—военному быстро съедал предложенное и продолжал ждать. «Покормите его!» — раздался властный голос, и в миску кота упала порция еды. Кот был спокоен. Миска стояла в сумерках скатертной бахромы, вечер наводил густые тени на застойные дали, жизнь была прекрасна. Кот был спокоен.
Девочка скучала. Игрушки надоели, книжки утомили, родители ближе к ночи стали необщительными и почему—то расхотели играть в лошадки. Время спать приближалось неумолимо, но до него можно было еще пожить. Под столом, у своей миски, расположился кот. Кот был спокоен. Его расслабленный хвост красиво высовывался из—под скатерти. Хвосту, похоже, тоже было скучновато. Ага, подумала девочка. Судьба.
Кот был счастлив. Кот предвкушал. Одним уверенным движением он распахнул пасть, высунул язык, самым кончиком чуть—чуть дотрагиваясь до лежавшего в миске мяса, но не трогая, не трогая его, повел кожаным носом и вдохнул в себя запах. Запах был хорош: запах свежего мяса всегда хорош. Кот прижмурился и вытянул шею, приготовившись наслаждаться.
В этот момент неведомая, но неумолимая сила потянула кота за хвост. Он прокатился недолго на своем меховом заду и осел на пол, удивленно глядя перед собой. Перед собой, буквально в двух шагах, он по—прежнему видел миску. Миска по—прежнему была полна законного мяса. Но шея до мяса почему—то уже не доставала.
Кот был спокоен. Он с молчаливым достоинством, свойственным роду кошачьих, сделал недостающие два шага и дошел до миски. Вдохнул никуда не исчезнувший запах. Прижмурился. Открыл рот и на секунду замер.
В этот момент неведомая, но неумолимая сила снова потянула кота за хвост. Хвост стал негибким и как будто чужим, край скатерти мелькнул и исчез, а миска отъехала куда—то вбок. Кот был спокоен. Он точно знал, что чудес не бывает, а мясо, попав в миску, никуда оттуда не девается, кроме как внутрь опять—таки кота. Миска стояла дразняще близко. Мясо, куда ему деваться, все еще было там. Кот повертел головой, но ничего перед собой не увидел, кроме ног сидящих за столом людей. Старею, подумал кот. Витаминов бы.
Витамины в виде мяса ждали кота в любимой миске. Кот был спокоен. Он независимо повел плечом (мало, что ли, полтергейста в наше время) и сделал шаг. Всего один шаг.
На этот раз неведомая сила оказалась проворней: коту не удалось даже дойти обратно до миски. Его снова прокатило по полу, но провезло еще и по краю ковра, отпустив только где—то посередине комнаты. Кот был спокоен: он знал, что привидений не бывает. Комната была знакома ему до мелочей, он родился в ней
и вырос в ней же. До сего дня неведомые силы комнаты не похищали котов, и не было никакой причины менять этот разумный порядок. До сего дня миски мясом не уезжали из—под носа, и даже если они почему—то начали это делать, они, конечно же, скоро перестанут. Кот был спокоен. Долгая жизнь приучила его к мысли, что мир устроен в общем неплохо, поэтому он считал себя оптимистом. Он выгнул спину, пошипел для порядка (мало ли что) и прошествовал обратно к знакомой миске. Миска, однако, приближаться не собиралась. Ого, подумал кот.